Уж предавался играм милым

      И был активным в них, не хилым!

      А кур всех в хлеве – на щеколду,

      И нет на волю им уж ходу.

      А коз, а было их четыре,

      Чтоб не бродить им вольно в мире,

      Сажал на привязь к кольям, вбитым,

      Мол, тут и быть вам, козы, сытым…

      А сам, забыв поесть, – к ребятам,

      Ах, и на выдумку богатым!

      Но, в основном, в «войну» играли!

      И были «наши» в ней не крали,

      А побеждали «немцев» вечно,

      Тому и радуясь сердечно!..

      Потом менялися ролями,

      И уж «убиты» были сами…

      Но почему‒то роли «наших»

      Всё были больше лишь у старших,

      Что побеждали младших грозно,

      И те с того ревели слёзно…

      Вот так война определила

      Состав нам игр, всучив немило,

      Похоронив отцов навеки,

      Чем слёз семей проливши реки…

      Вот так росли мы, сиротинки,

      Все дни справляючи поминки

      По тем, кто стал ввек в «похоронке»,

      От счастья нас швырнув в сторонки…

      Но не наказывалась шалость,

      Ведь безотцовщина мы, жалость

      К нам снисходительно корпела:

      Вот подрастут, с умом за дело,

      Нам помогать, уже возьмутся,

      И всё хозяйство уж не куце

      Да будет выглядеть тогда‒то,

      И заживёт богато хата…

      Вот эту чувствуя поблажку,

      Мы и игривую ватажку

      Все дни собою и являли,

      И счастье было не в вуали,

      А лучезарным, солнцеликим

      И преогромнейше великим!

      А я, коль день уж шёл к закату,

      Влетал от игр быстрее в хату,

      И курам нёс в хлев пропитанье,

      У них чтоб не было роптанья,

      Что день сидели на диете,

      Да в темноте, а не при свете.

      «Да мне спасибо все скажите,

      Что каждый есть вы долгожитель,

      Ведь спас от коршуна презлого,

      И завтра сделаю то снова,

      Ведь вам погибнуть не охота?

      Ах, прелюбезная забота

      Моя спасает ваши души».

      И эта мысль ласкала уши…

      Потом бежал я к козам ходко!

      А там уж каждая их глотка

      Была запутана верёвкой

      И ноги все, что и с сноровкой,

      Нет, не распутать и вовеки!

      Всех глаз зрачки ушли под веки,

      Лежали кверху все ногами,

      Не пряли даже и ушами,

      И с губ свисала их степенно

      От жажды, крика бело пена…

      А мать вот‒вот придёт с полей‒то…

      И этой мыслью подогрета,

      Вон убыстрялася активность,

      Спасти рогатую чтоб живность!

      И было в том вознагражденье —

      От пут всех коз освобожденье.

      Домой тяну их за верёвки…

      Они же с козьей всей сноровки,

      Да не обычными шажками,

      А вдруг огромными прыжками

      Помчались