В комнате было совсем тихо. Только мерно и гулко стучали часы с поразительно длинным маятником, да сквозь закрытые ставни доносился шелест деревьев. Где-то в углу жужжала беспрерывно муха, попавшись в лапы паука, и начинал свою однотонную песню сверчок.

      Вдруг кто-то застучал во входную дверь, застучал сильно и резко.

      Тетя Миля вздрогнула, побледнела и, спустив со спицы несколько петель, застыла на месте:

      – Господи! Кто это?

      Дядя Ваця тоже встревоженно поднял голову.

      – Кому бы приходить в такой час?

      Их беспокойство передалось и мне. Дремота улетучилась, и я почувствовал некоторую жуть.

      Дядя Ваця, чтобы скрыть волнение, принялся сворачивать папиросу, но руки у него заметно дрожали, а тонкая папиросная бумага рвалась не так, как было нужно.

      Стук повторился снова и настойчивее.

      – Вацлав, ты бы посмотрел… – нерешительно проговорила тетя.

      – Да… да… – дядя заерзал на стуле. – Я сейчас. Вот папироса только не делается.

      Папироса в конце концов сделалась. Дядя вставил ее в длинный деревянный мундштук и, оправив зачем-то усы, пошел в сени.

      – Только ты не вылезай сразу! – дала ему совет тетя Миля. – Мало ли что может случиться.

      – Ладно, успокойся. Слава Богу, видывал! – отозвался в ответ ей дядя.

      Мы остались в ожидании.

      Из сеней донесся голос дяди Ваци, сурово спрашивавший кого-то:

      – Кто там?

      Затем голос дяди тревожно дрогнул и осведомился:

      – Да сюда ли?

      После этого заскрипела дверь, и через секунду дядя быстро прошел в спальню.

      – Что? Кто там? – спросила его тетя.

      Он только рукой махнул. Выбежал с пером в руках к столу и принялся расписываться на какой-то полоске бумаги.

      Тетя Миля прямо остолбенела. Глаза ее расширились, и она с ужасом следила за дядиной рукой, дрожавшей от сильного волнения.

      – Телеграмма? – прошептала тетя Миля.

      Дядя кивнул головой. Кое-как удалось ему расписаться, и он снова побежал к сеням.

      На столе осталась аккуратно сложенная бумажка, и меня сильно поразил тетин страх перед ней.

      Тетя боялась телеграмм. За всю свою жизнь она получила всего одну телеграмму, когда умер ее отец, и поэтому питала к ним нескрываемый ужас.

      – Они только несчастья приносят, – говаривала она, – и ни за что на свете не рискнула бы я послать кому-нибудь хотя бы даже поздравительную телеграмму. Нет, уж я этих новостей не понимаю, – всегда