Мы прошли по пустому солнечному коридору. У дверей в класс директор как-то заколебался, но постучал. Школьники дружно встали. Директор назвал меня, попросил разрешения присутствовать.

      – Пожалуйста, – клекочущим, как у птицы, необычайно высоким голосом сказал некто, сидящий за учительским столом.

      Я прошел в задние ряды. Головы поворачивались мне вслед. Не знаю, в чем дело, но я сразу почувствовал острую враждебность. Меня не хотели. Весь класс не хотел. Это было странно. Я специально долго устраивался: достал авторучку, блокнот, на чистой странице крупно, чтобы видел окаменевший сосед по парте, написал число, номер школы, фамилию учителя. И не ошибся: неприязненные взгляды отклеились один за другим.

      – Продолжай, Егоров, – проклекотал учитель.

      У доски, испещренной непонятными символами, стоял длинный нескладный парень. Он в раздумье почесал нос – запястья далеко высунулись из рукавов, – отрешенно поглядел на доску, сказал ломающимся баском:

      – Топологические пространства, являющиеся подпространствами хаусдорфовых бикомпактных пространств, называются вполне регулярными, или тихоновскими, пространствами. – Он запнулся, опять почесал нос и зачастил, будто прорвало: – Их тоже можно охарактеризовать некоторой аксиомой отделимости, а именно: аксиомой, требующей, чтобы для любой точки и любого не содержащего ее замкнутого множества существовала непрерывная функция, равная нулю в икс и единице на эф.

      Я осторожно посмотрел по сторонам – не валяют ли дурака. Класс напряженно слушал. Кое-кто быстро писал в тетради. Мой сосед по парте морщил лоб и беззвучно шевелил губами – повторял.

      Оставалось думать, что с тех пор, как я окончил школу, преподавание математики сильно шагнуло вперед.

      – А топологические пространства, являющиеся открытыми подпространствами хаусдорфовых компактных пространств, можно считать локальными компактными пространствами, – частил парень.

      На меня больше никто не обращал внимания. Меня это устраивало. Я смотрел на учителя.

      Директор ошибался. Вид его не был необычным. Это был просто другой вид. Учитель походил на первоклассника – маленький и худой. Если бы он встал, то ненамного возвышался бы над партами. И на этом детском теле сидела непропорционально большая, очень круглая, шишковатая голова с редкими волосами – череп казался голым. Но когда учитель поворачивался, то белесые, как у новорожденного, волосы вдруг вспыхивали мелкими разноцветными искрами, словно были сделаны из хрусталя.

      Глаза его по-лягушечьи резко выдавались вперед и казались еще больше из-за очков с сильными стеклами – зрачок растекался