Многомесячный перерыв в съёмках ничуть Васеньке не повредил: он нисколько не растратил свой артистизм. А в чём-то так даже приобрёл новые краски.

      Васенька с этаким МХАТом в телодвижениях подошёл к Олечке, бережно взял её за руки и развёл их, любуясь немыслимою юницей. Он положил одну руку ей на плечо, и тут на лицо его нахлобучилось что-то мирное, что-то неописуемое, непостигаемое – сожаление, что ли?.. Недавний хам, свистун и похабник в нём мигом пропал, растворился. Я снимал крупно Васенькино лицо с особливым, органическим его выражением. За такие-то мгновения я всегда и ценил наше искусство. Оба они выжидали, позволяя мне переместиться и запечатлеть какой-нибудь иной план, иной ракурс. Рука юноши полежала немного на Олечкином плече, а потом медленно-медленно соскользнула на её грудь. Васенька слегка сдавил оную, и на соске мелкими капельками проступило молоко. Юница доверчиво смотрела ему в глаза, она молчала, и юноша тоже безмолвствовал, и тогда он, поворотив её, положил руку на ягодицы так, что его сильные пальцы достали до девичьей промежности, и трепетно повёл Олечку к столу. Здесь он мягко подсадил её и уложил на столешницу в стороне от провизии, склонился над ней и стал губами искать её губы, шею, грудь. Долго-долго он целовал и посасывал Олечкину грудь. В какой-то момент он оторвался, поднял голову, и тут мы с моею камерой вместе разглядели на губах его, дёснах и языке желтоватое женское молоко. Юница, вожделея, поглаживала Васенькин уд, играла с его головкой и крайнею плотью. Наконец, Кладезев отстранился немного, позволяя мне крупно запечатлеть Олечкино лоно, потом улыбнулся своею млечною улыбкой и, будто играючи, вошёл в Олечку.

      Юница вскрикнула, стол скрипнул. Васенька динамично навалился на Ольгу и развёл её руки в стороны, так что шуйца её улеглась в точности промеж провизией и посудой, зад Василия стал совершать общеизвестные монотонные движения, стол же подло поскрипывал, Олечка громко вскрикивала, заглушая глумливые звуки стола. Набухшая её грудь тяжело и комфортно сотрясалась. Васенька, раскрасневшийся и вспотевший, неотрывно пялился на свою прекрасную партнёршу. Взбодрившийся Алёша пялился на них обоих.

      Детки мои словно подобрались, да и я тоже подобрался. Давно мы уж не лицезрели ничего подобного, давно этакие безобразные, беззаконные и будоражащие картинки не входили в наш зрительный рацион. Тут стакан с остатками хмельной жидкости полетел на пол (впрочем, не расколотился), за ним со стола посыпались яблоки, упали шпроты – я не успел никак предупредить таковой ньютонов упадок, такую энтропию и сокрушение. Васенька кратко глянул на свершившуюся разруху, и оттого, видимо, окончательно полетел с катушек, движения его сделались сумасшедшими, Олечка кричала во весь свой млекопитающий голос, во все свои распалённые девичьи созвучия. И тут мы все услышали другие глаголы… в прихожей.

      Через мгновение я уж всё сообразил. Из-за проклятых наших объятий с лобызаньями мы не заперли входную дверь, и то Валентина, жаждущая поскорее прочитать мои