Тень ветра. Карлос Руис Сафон
Читать онлайн книгу.
покрывавшие костлявое тело Фермина.
Затем он молча покачал головой.
– Сукины дети, – тихо сказал он по-каталонски.
– Откуда такие шрамы? – спросил я. – Следы порезов?
Доктор Баро отрицательно мотнул головой, не поднимая глаз. Он поискал среди тряпья одеяло и укрыл своего пациента.
– Ожоги. Этого человека пытали. Подобные следы оставляет паяльная лампа.
Фермин проспал два дня, а когда пришел в себя, ничего не помнил; вспомнил только, что, проснувшись среди ночи, почему-то решил, что находится в темной камере – и больше ничего. Ему было так стыдно за свое поведение, что он буквально на коленях просил прощения у доньи Энкарны. Он поклялся, что заново покрасит стены во всем пансионе, и, зная о набожности хозяйки, пообещал заказать десять молебнов за ее здравие в церкви Рождества Христова.
– Все, что от вас требуется, – хорошенько поправиться и больше не нагонять на меня такого страху, стара я для этого.
Отец возместил нанесенный ущерб и уговорил хозяйку предоставить Фермину еще один шанс. Донья Энкарна охотно согласилась. Большинство ее постояльцев были люди бедные и одинокие, как и она сама. Когда испуг прошел, хозяйка пансиона преисполнилась к Фермину особым чувством и даже заставила его поклясться, что он будет принимать таблетки, которые ему прописал доктор Баро.
– Да ради вас, донья Энкарна, если понадобится, я готов кирпич проглотить.
Со временем все мы стали делать вид, будто забыли о случившемся, но я больше никогда не смеялся над россказнями об инспекторе Фумеро. После того происшествия мы чуть ли не каждое воскресенье водили Фермина Ромеро де Торреса в кафе «Новедадес», дабы не оставлять его одного. Затем мы пешком направлялись в кинотеатр «Фемина», что на пересечении улицы Дипутасьон и бульвара Грасья. Один из билетеров был приятелем отца, он впускал нас через запасный выход во время киножурнала, всегда в тот момент, когда Генералиссимус торжественно разрезал ленточку при открытии очередного водохранилища, что доводило Фермина Ромеро де Торреса до белого каления.
– Какой позор! – возмущенно твердил он.
– Вам не нравится кино, Фермин?
– Сказать по чести, вся эта трескотня о седьмом виде искусства мне до лампочки. По-моему, это жвачка, которая призвана отуплять грубую толпу, почище футбола и боя быков. Кинематограф был изобретен для того, чтобы забавлять невежественные массы, и сейчас, полвека спустя, почти ничего не изменилось.
Подобные многословные тирады прекратились в тот день, когда Фермин Ромеро де Торрес открыл для себя Кароль Ломбард.
– Пресвятая Дева Мария, какая грудь! – в полном ослеплении воскликнул он прямо во время сеанса. – Не сиськи, а две каравеллы!
– Молчите, вы, животное, или я вызову администратора! – зашикал голос какого-то благочестивого зрителя, сидевшего через два ряда от нас. – Надо же, ни стыда ни совести. Не страна, а свинарник!
– Фермин, вам следует говорить потише, – посоветовал я.
Но