Петухи тоже были рады пробуждению солнца. Они орали так упоённо, что воробьи стайками слетали с окрестных тополей, возмущённо чирикая.

      Деревня, нехотя, но привычно, просыпалась, помня, что лето зиму кормит, и как посеешь, так и пожнёшь. Суеверные старухи, крестясь, ковыляли в сторону церкви, тихо перешёптываясь о «наближающемся конце света», предсказанном святым старцем Никодимом из Афона в следующем 2000-ом году. Женщины помоложе выгоняли на выпас коров или спешили по своим невпроворотным делам, которых всё равно было не переделать.

      Возле одного из живописных домов (живописность ему придавала искусная резьба оконных наличников и буйно разросшийся цветник), сидели рядком на лавочке две старухи. Они так давно и долго знали друг друга, что разговаривать им, в сущности, было не о чем. Гораздо приятнее было молчать, прислушиваться к мычанию стада, щебету птиц и тихому шагу времени, похожему на пересыпающийся песок в солнечных часах.

      Одна была худая, даже высохшая, неразговорчивая, с всегда поджатыми губами и недоверчивым взглядом. Вторая – весёлая, маленькая, круглая как колобок, болтушка и сплетница. Своей дружбой они парадоксально подтверждали популярную теорию о совместимости несовместимостей или, проще говоря, о сходстве противоположностей. Так неразрывно дружить дано только очень разным людям, хотя сами старухи, наверное, о том и не догадывались.

      – О-о-х… как болит проклятущее… – маленькая виновато потёрла ладонью колено, – Всю ночь крутило. И так сна уж нет никакого, так ещё и на тебе бабка, радуйся! А слышь, чё скажу тебе, Михална, – она неожиданно оживилась от пришедшей ей на ум мысли, – Гришка то, Воронцов, опеть вчера орал как самашедший!

      – Чего?

      Только очень проницательный человек смог бы разобрать интерес в безразличном вопросе Высокой.

      – Чего, чего… приревновал Галку снова. Вроде с грузчиком засыть якшается, Славкой.

      – Брехня! – высокая негодующе мотнула головой и презрительно сощурилась.

      – А я чё говорю! Я чё говорю! Какая любовь, если семеро по лавкам! Да и Славка энтот алкаш. Разве нормальная баба на такого глянет? Галке, чё, в магазине заняться што ли нечем? Продавщица – не уборщица! – высокая согласно закивала в ответ, – Не глянет! А только Гришка ёйный – от этой ревности как ихний бык Никанор стал! На каждый куст рога наставляет… Мужики – они чё…, как дети. Чё в голову втемяшит, от того и бесится. А я вот, Михална, думаю…

      Звук ружейного выстрела, как удачно вбитый с одного удара в доску гвоздь, заставил их подпрыгнуть на месте и оцепенеть. Там, в той стороне, откуда он прогремел, волной накатило истошный женский крик, залитый, как асфальтом, гневным мужским матом. Затем грохнуло опять.

      – Чё это, бабонька? – Отмерла маленькая, – Никак со стороны магазина, а?

      – Пойдём!

      Высокая, сильно налегая на палку, с почти невероятной для её возраста скоростью, заковыляла в сторону сельпо. Толстенькая коротышка, затрусила следом, слезливо причитая:

      – Куда пойдём? Куда? А може там террористы какие? А мы на наглую смерть торопимся?

      Но Михална её не слушала. Она шла и шла. И только её палка, протыкая землю, оставляла за собой круглые ямочки, напоминающие следы гигантского муравья.

      Сравнение с муравьиными следами было более чем уместно, так как небольшой пятачок возле магазина и был в данный момент настоящим людским муравейником. Озабоченно и боязливо галдя, никак не менее половины села (преимущественно женщины), сновали на почтительном расстоянии от зарешёченных окон и обитой цинком массивной двери деревенского магазина. Внутри что-то происходило, гремело, источало опасность. Наиболее любопытные выдумывали всякие небылицы, клятвенно заверяя, что они «всё слышали своими ушами».

      Высокая с Маленькой пришли как раз вовремя. Ситуация почти прояснилась, и уже точно, отбросив ненужную шелуху домыслов, передавалась от жителя к жителю. Самая большая группка толпилась вокруг высокого остролицего старика с мохнатыми бровями и неприятным шрамом, разделившим правую щеку почти надвое.

      – Семёныч, чё случилось? – робко тронула его за рукав Маленькая, – Война что ли? Или чё?

      – Ага,… война, – шрам побагровел от прилившей к нему крови, – местного значения.

      – Ой, баб Вера! – выплеснуло из толпы круглощёкую молодку с испуганно