Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса. Александр Алексеевич Говоров
Читать онлайн книгу.
же сказать о книге словесной, раз нет у неё ни страниц, ни обложки?
Но сам чувствовал, что говорит неубедительно.
А Устя, расхрабрившись, открывала крышки переплётов, заглядывала в титульные листы, рассматривала фронтисписы, где красовались дебелые богини или важные господа в кудрявых париках. Вдруг она прыснула в рукав и лукаво посмотрела на Бяшу.
– Что случилось?
– Книга тут странная… Про курицу какую-то, а нарисованы мужики с перьями на шапках.
– Да это не курица, это и есть «Квинта Курция, римского историка, достославное сочинение о делах, содеянных Александра, царя Македонского». А ты разве читаешь?
– Разбираем помаленьку…
И вдруг она застенчиво и мило улыбнулась Бяше, и Бяшино сердце упало куда-то в сладкую бездну. Ах, какая же она славная – с глазами широко расставленными и ясными, смотрящими без боязни! Во множестве книг, Бяша знает, утверждалось, что благовоспитанной девице в присутствии даже близких мужчин взор свой скромно потуплять подобает. А что за потупленным тем взором на уме – до того никому и дела нет. Насмотрелся Бяша на своих, на слободских, да на торжковых красавиц. И насурьмлены-то они, и нарумянены, и всякое у них словечко не просто, а с подходцем. Совсем другая эта Устя! Вот если бы Максюта…
А Максюта лёгок на помине, тут как тут. Удивился, что чистота в лавке, долго вытирал сапоги об Устину тряпку. Приятелю подал руку лодочкой, а Устю принялся выпроваживать:
– Ступай, русалочка, иди себе на поварню. У нас дела.
Но Устя заупрямилась и не пошла, будто уж зело много забот ей с протиранием книг.
Тогда Максюта придвинулся к самому Бяшиному уху и зашептал, весь горя страстями:
– Намедни Стеша велела к ней прийти… Просит какую-нито новую песенку принести, сказывает – скучно. Конечно, день да ночь, всё в одной светёлке, зимой ведь на качели не выйдешь… Васка, голубчик, сделай милость, перепиши красивенько, я новую песенку у одного прапорщика выучил – прелесть!
Оглядываясь то на распахнутый раствор, из-за которого всё не шли люди, охочие до книг, то на склонившуюся за прилавком Устю, он вынул из-под полы маленькую балалаечку-бруньку. Заверил Бяшу:
– Я буду шёпотом петь, а то без игры я и слова-то все перекорёжу.
Максюта учился когда-то грамоте у москворецкого дьячка Вавилы, даже Псалтырь будто бы всю прочитал. Буквы знал славянские, а складывать их ему никак не удавалось.
– Иже, зело, буки, аз… – правильно называл он буквы. – А вот как из них складывается и-з-б-а, никак не пойму. Не дал господь!
Теперь, тренькая на балалайке, он бодро запел:
– «Ты сердце полонила, надежду подала и то переменила, всё счастье отняла… Лишаяся приязни, я всё тобой гублю, достоин ли я казни, что я тебя люблю?»
– Да помедленней ты, Максюта, не стрекоти, я не успеваю записывать.
Тогда Максюта, дав Бяше время записать напетое, прошёлся козырем по библиотеке, уверяя, что это есть новое коленце в контрдансе, которое приказчики только что выучили от французского