Флоренс, моя служанка в колледже, приветствовала меня наверху лестницы удивленным восклицанием:

      – Ах, мистер Франкенлайм, мы уж совсем было за вас отчаялись!

      – Никогда не следует отчаиваться, Флоренс.

      – А тут старший привратник говорит, мол, вы назад собрались. Вот я и прибралась тут хорошенько. – Она показала рукой на мои комнаты. – Все как нельзя лучше, вот увидите.

      – Рад это слышать.

      Я прошел мимо нее и, открывши дверь, с облегчением увидел, что багаж мой высится кучей в углу.

      Так я снова вступил в ежедневный круг богослужений, обедов и приятелей, студентов колледжа. Место это по природе своей было таково, что стоило мне обжиться в моих комнатах, и я тотчас почувствовал, как возвращаюсь к своей былой жизни. Я стал искать общества Хорэса Лэнга, знакомого с Биши еще до моего приезда в Оксфорд; теперь мы вместе прогуливались по Темзе в сторону Бинси или же в сторону Годстоу и обсуждали нашего поэта. С тех пор как Биши пришлось покинуть колледж, Лэнг не получал от него никаких известий, и я просветил его относительно наших радикальных сборищ в Лондоне. Весть о скором прибытии мистера Кольриджа, которому предстояло читать лекции в Уэлш-холле на Корнмаркет-стрит, мы встретили не без радостного возбуждения. Я, разумеется, уже знаком был с его поэзией, отчасти по «Лирическим балладам», отчасти в результате собственных моих изысканий в сфере современной политической и экономической науки. Начав читать его эссе в «Друге», я сразу проникся величайшим уважением к его интеллектуальным способностям и – не менее того – к гибкости его ума, которому, казалось, подвластны любые вершины.