Так мы шли вдоль улицы по тротуару. Путь предстоял приличный, но мы уже достаточно прошли, чтоб садиться на маршрутку. Да и не было её в поле зрения. Ветер к вечеру усилился и разговаривать было трудно. На улицах почти не было прохожих. Не удивительно – в такую-то погоду. Мимо мчались автомобили, ветер от которых рассеивался, после чего волной накатывал на нас. В окнах уже зажигался свет, а автомобилисты включали фары. Я зачем-то предложил товарищу конфетку, он отказался и я спрятал её в карман.

      Вот уже и рынок, на котором уже зажгли фонари, и родная улица, и кирпичный двухэтажный дом. Мы решили ненадолго зайти домой. В кармане с парой конфет, я с шелестом достал ключ и открыл дверь. Тишина и темнота. Теперь-то я включил в прихожей освещение, которого так избегал в начале дня. Разув ботинки и вытащив из кармана свёрток из салфеток, я положил его на тарелку и занёс на балкон, чтоб еда не испортилась. И снова меня накрыло хмелем. Замёрзший нос и пальцы пылали жаром, пытаясь согреться, но в дверь постучали. Я даже знал кто это. Это торопливый друг, который уже спешил идти и делить «наследство» покойного.

      Мне приходится быстро прикрыть балкон и торопиться уходить. И как обычно, пока я обуваюсь, молдаванину обязательно нужно ещё пару раз стукнуть по дверям, будто я от этого скорей выйду. Его красная морда с золотыми зубами уставилась на меня, после чего он повернулся, торопясь к вдове. Моё туловище всё ещё шатало и было трудновато держать равновесие. Однако, сапоги дорогу знают и я следовал за спутником. На улице уже совсем стемнело, небо над городом было затянуто тучей, которая отражала свет фонарей и прожекторов. Одним словом: небо над городом светилось и без месяца и звёзд. Замёрзшие лужи так же хорошо отражали свет из окон. Мы быстро добрались до соседнего дома, где и жила Настя и когда-то жил Саня. Снова поднялись по ступенькам, по которым сегодня уже ходили и позвонили в дверь. Мне всё ещё было хорошо, но уже хотелось прийти и лечь скорее спать. Хозяйка пригласила нас в ту самую комнату, откуда я сегодня забирал венки. В прихожей, зеркало днём было, как и полагается, завешено простынёй. Сейчас же оно уже было открыто. Я на минуту взглянул в него и удивился.

      Мало того, что у меня перед глазами всё плыло, так ещё я никак не мог узнать себя в отражении. Я напрягал глаза, но всё равно, силуэт в отражении никак не сходился с тем, который я видел в зеркале в последний раз. Там стоял какой то мужчина с тощим лицом. Кожа лица чёрная и обвисшая. Белые глазные яблоки светились в темноте. Я застыл в оцепенении. Мы глядели друг на друга почти вечность, не производя никаких