В половине девятого объявляют перерыв; мы собираемся под навесом, пьем сладкий чай с молоком, который разливает женщина с кентским акцентом, вязким, как сырая земля. У всех свои кружки, а у меня – банка из-под апельсинового конфитюра, которую я выудила из мусорного ведра; кое-кто, правда, удивленно поднимает брови, но мне наплевать, зато у моего чая привкус апельсина. Гэрины «Бенсон и Хеджес» теперь лежат в моей пачке «Ротманс», и я выкуриваю парочку; они чуть позабористее «Ротманс». Линда угощает меня печеньем с заварным кремом, а Марион своим ровным, чуть глуховатым голосом говорит: «Когда фрукты собираешь, всегда есть хочется», и я отвечаю: «Верно, Марион», и она просто счастлива, и мне очень хочется, чтобы жить ей было чуть полегче. Потом я иду к Гвин, которая сидит рядом со Стюартом и Джиной, и предлагаю ей сигарету, и она говорит: «Вот спасибо», и мы вдруг сразу подруги, вот так запросто. Голубое небо, свежий воздух, ноющая спина – зато я на три фунта богаче, чем когда сорвала первую клубничину. Без десяти девять мы снова начинаем собирать ягоды. А в школе сейчас наша классная руководительница, мисс Суонн, делает перекличку по журналу, называет мое имя, а ей никто не отвечает. «Ее нет, мисс Суонн», – говорит кто-то из наших, и Стелла Йервуд покрывается потом от страха, если у нее есть хоть какие-то мозги, а они у нее точно есть. Если она успела похвастаться, что увела у меня бойфренда, все сразу сообразят, почему меня нет в школе, а потом об этом узнают и учителя, и тогда Стеллу вызовут в кабинет к мистеру Никсону. Может, там и полиция будет. А если она не проговорится насчет Винни, то будет вести себя совершенно спокойно, будто ничего не знает, но в душе, конечно, запаникует. И Винни тоже. Секс с малолеткой – это, конечно, замечательно, до тех пор, пока никто ничего не знает, но все очень быстро переменится, особенно если