Попутчики. Фридрих Горенштейн
Читать онлайн книгу.
от того, что люди несчастней любой букашки, любого кожана, умеющих получать удовольствие от данной им жизни, пока их не раздавили ногой или не убили камнем. Только в моменты сильной любви, когда всё остальное, людское, становится безразличным, мы приближаемся к совершенству букашки, лягушки или летучей мыши. Однако сильная любовь не всякому дана и длится недолго, пока учащённо, по-птичьи, стучит сердце и рассудок наш перестаёт быть грузом, постоянно нам мешающим летать.
Поднявшись с земли, я пошёл назад к кирпичному заводу, точно так же, как полетела бы птица или летучая мышь, без всякого плана и расчёта, а просто как кружит селезень над местом, где упала подстреленная уточка.
Пришёл я, несмотря на хромоту, довольно быстро. Впрочем, отъехали мы с Ванькой километра два, не более. Однако когда подходил, то уже не был птицей, уже смотрел напряжённо на мелькающие фонарики и слышал голоса-команды. Звучала и немецкая, и украинская речь. Однако украинская речь не местная, а более лающая, отрывистая, я бы сказал онемеченная. «Западенцы», – понял я, и безвыходная тоска окончательно овладела мной. Я знал, что нашу местную полицайню немцы используют в делах второстепенных, по охране, по конвоированию. Местный хулиган может и ударить, может и убить, если разъярится. Однако когда предстоит настоящий, военный расстрел, тут используют западенцев, пришедших с немцами из тех самых мест, куда мы сейчас едем. Из Здолбунова, из-под Львова, из-под Ровно, со Станиславщины, из полуевропейской, ополяченной, омадьяренной, онемеченной Украины.
Вот один в одного, сухие, воронёные, горбоносые, с мадьярскими усиками – из дивизии СС «Галичина» – цепью расположились вокруг завода. Чёрные гимнастёрки, синие пилотки, на рукаве трезубец. Через каждый метр – галичанин-эсэсовец, оставив лишь проход перед воротами. А из ворот одна за другой выезжают чёрные крытые машины. Выехала, пошла на поворот – и к шоссе, на поворот – и к шоссе. Но были и советские газики, открытые полуторки, на которых люди лежали вповалку под ногами у сидящих вдоль бортов эсэсовцев.
Всё движение происходит в полутьме, лишь фары вспыхивают и фонарики. Вдруг с одной такой полуторки поднялся человек из кучи лежавших, сорвал с себя кепку и бросил её мне. Не знаю, почему он так сделал, может, потому, что я единственный из всех стоящих у ворот не в форме был. Кепка упала прямо к моим ногам, и я успел заметить перед тем, как полуторка скрылась, сделав поворот, что эсэсман этого человека сбил ударом назад, в лежачее положение. Я поднял кепку, но тут же подбежал галичанин и вырвал её.
– Пан, – сказал я, не дожидаясь злого вопроса галичанина. Я понял: если не опережу галичанина рассказом о себе, то будет хуже. – Пан, – сказал я, – Чубинец моя фамилия. Я из соседнего села Чубинцы.
Галичанин вытащил из ножен армейский кинжал, вспорол подкладку, ощупал козырёк. Он думал, в кашкете записка.
– Чому жид тоби свого кашкета кынув? – спросил галичанин.
– Не знаю, – ответил я.
– А ты що, хлопець, – спросил он помягче, наверно, приняв меня за сельского дурачка, –