– Саша, я прошу вас, – давайте-таки не будем морить их голодом. Давайте уже кормить этих поцев. Давайте нарядим их в роскошные желтые клифты, и пусть-таки работают так, чтобы не шататься и не спать на ходу.

      Услыхав слова Саблера, Берович вдруг принял вид отрешенно-рассеянный и начал крутить в пальцах карандаш. Для тех, кто хорошо знал его, это служило несомненным признаком Пришествия Идеи. Организационные идейки, посещавшие Беровича, чаще всего были не Бог весть какими оригинальными. Да что там, для людей с систематическим образованием, они и вообще по большей части были общим местом. Принципиальным отличием была деталировка и особая манера реализации, так что даже самые банальные его размышлизмы имели, порой, самые далеко идущие последствия.

      – Саша, вы совершенно меня не слушаете, – совершенно тем же тоном продолжил Саблер, – очевидно, ваша мама не учила вас в вашем же детстве, что крутить карандаши в руках – дурная привычка. Тем более, что это хороший чешский карандаш «Кох-и-нор», теперь таких не найдешь ни за какие деньги.

      С этими словами Яков Израилевич попытался своими мягкими, как вареные сосиски, белыми пальцами вынуть из рук у собеседника злосчастный карандаш, но не тут-то было.

      – А!?

      Машинально уводя игрушку в сторону от посягательств, Берович слишком сильно ее сжал. Раздался тихий треск, и он опомнился, с изумлением глядя на расщепившуюся деревяшку и переломанный в трех местах грифель. Будучи, в общем, далеко не силачом, пальцами Саня, перенянчивший в руках за свою короткую жизнь сотни тонн Холодного Железа и прочих металлов, мог запросто скрутить умеренно заржавевшую гайку или вытащить торчащий из доски гвоздь – «сотку».

      – Я говорил вам, – проворчал Саблер, забирая-таки остатки карандаша из его рук, – и уже дайте сюда, попробую заточить, а то вы поленитесь…

      – Дядя Яша. А с чего бы это вдруг такая забота? Вы же как раз не христианин…

      – Да, слава Богу. – Кивнул головой Саблер. – Таки ничего подобного.

      – … чтобы возлюблять врагов своих. Так в чем дело?

      – Ты совершенно прав. И я люблю их так же, как любил бы флюс под тем мостом, который сам Ефим Соломонович Гирш поставил мне в двадцать втором, а он все как новенький. Пусть бы все они полопались, как