Солнце вставало нехотя. Оно мелькало в пустых проёмах окон, исчезало и вдруг вновь, как золотой самородок средь грязного песка, вспыхивало, торопясь осветить унылое окрестье. В тени ночная прохлада ещё холодила щеки, но утро брало своё. Зачирикали совсем рядом воробьи, до слуха стали чаще долетать звуки: чей-то голос, резкий стук молотка иль кувалды… Или скрип равнодушный – ветер, видно, какую-нибудь дверь или железяку болтает. А вдали, в той стороне, где до войны главный городской базар располагался, приглушённо прогромыхал по рельсам трамвай. Спутать этот мирный грохоток с чем-то другим он не мог. И опять в груди колыхнулось радостное удивление.

      Он вспомнил эту улицу. Когда-то она была очень зелёной. Весной поверх заборов вываливались на улицу буйные ветви сирени. Здесь с раннего часа и допоздна шумело множество ларьков, больших и маленьких, где торговали хлебом, рыбой, промтоварами. Имелся и книжный магазинчик – «КОГИЗ», куда он приходил с матерью и сестрёнкой перед школой покупать учебники, тетради и прочие школярские принадлежности. Теперь улицу трудно было узнать. Деревьев целых почти не осталось, в лучшем случае стволы с ощеренными сучьями. Но и на опаленных стволах уже ершились молодые побеги, а меж нескончаемых камней, вдоль дороги, привычно пробивалась настырная зелёная трава.

      Ветер стал свежее, и он догадался, что река уже неподалёку.

      Ближе к Волге людей встречалось побольше. Здесь, у пристани, тоже наполовину обгорелой, шумел базарчик. Лодок на берегу было мало. Вдоль берега до самого обрыва – воронки, затопленные ржавой водой, несколько развороченных машин и даже разломанный и разбросанный натрое фашистский самолет. Неподалеку от пристани торчал из воды покорёженный нос баржи. От глины и ржавого металла весь берег был одного грязно-коричневого цвета, местами скрашиваемого чуть зеленоватыми буграми.

      Он направился к базарчику. На двух коротких рядах торговали рыбой и старыми вещами. Рыбы было много. С забытом интересом глядел он на пузатых язей, серых