Вот к подземной волне он, смеясь, подступает.

      Вот бесстрашно обол свой Харону швырнул;

      Страшный нищий в лицо ему дерзко взглянул

      И весло за веслом у него вырывает.

      И, отвислые груди свои обнажив,

      Словно стадо загубленных жертв, за кормою

      Сонмы женщин мятутся, весь берег покрыв;

      Вторят черные своды протяжному вою.

      Сганарелло твердит об уплате долгов,

      Дон Луис указует рукой ослабелой

      Смельчака, осквернившего лоб его белый,

      Мертвецам, что блуждают у тех берегов.

      Снова тень непорочной Эльвиры склонилась

      Пред изменником, полная тихой мольбой,

      Чтобы вновь сладость первых речей засветилась,

      Чтоб ее подарил он улыбкой одной.

      У руля, весь окован железной бронею,

      Исполин возвышается черной горой,

      Но, на шпагу свою опершися рукою,

      За волною следит равнодушно герой.

      В век Теологии, когда она взросла,

      Как сеть цветущая, и землю оплела

      (Гласит предание), жил доктор знаменитый.

      Он свет угаснувший, в бездонной тьме сокрытый,

      На дне погибших душ чудесно вновь зажег,

      И горний путь пред ним таинственно пролег,

      Путь райских радостей и почестей небесных

      В обитель чистых душ и духов бестелесных.

      Но высота небес для гордых душ страшна,

      И в душу гордую вселился Сатана:

      «Иисус, – вскричал мудрец, – ты мною возвеличен,

      И мною ж будешь ты низвергнут, обезличен:

      С твоею славою ты свой сравняешь стыд, —

      Как вид зародыша, смешон твой станет вид!»

      Вскричал – и в тот же миг сломился дух упорный,

      И солнца светлый лик вдруг креп задернул черный,

      И вдруг в его мозгу хаос заклокотал;

      Затих померкший храм, где некогда блистал

      Торжественный обряд святых великолепий;

      Теперь все тихо в нем, навек замкнутом склепе.

      И он с тех пор везде блуждает, словно пес;

      Не видя ничего вокруг, слепой от слез,

      Блуждая по лугам, навек лишенный света,

      Не отличает он в бреду зимы от лета,

      Ненужный никому и мерзостный для всех,

      У злых детей одних будя веселый смех.

      О