Больничная палата № 403 оказалась неплохо оборудована – умывальник, туалет. Ко всем кроватям подведен кислород, столь необходимый в твоем состоянии, и мы им немедленно воспользовались.

      Едва тебя положили на жесткую кровать, где под простынкой просвечивалась холодная клеенка, как медицинская сестра появилась со стойкой для так называемых систем, сноровисто отыскала вену на локтевом изгибе, отрегулировала подачу ритмично булькающего в пузырьке препарата.

      В палату по-хозяйски вошла Валентина Владимировна:

      – Вот и хорошо! – констатировала она, оглядев тебя, общий порядок, вовремя запущенную в работу систему и подключенный кислород. – А вы пока нам не нужны! Завтра принесёте всё по списку этой листовки! – обратилась она ко мне. – Я выписала вам круглосуточный пропуск, возьмите. Телефон мы ваш знаем, а сейчас не надо нам мешать!

      Я поцеловал тебя, лежавшую в полузабытье с побелевшими искусанными губами, прошептав, чтобы больше не волновалась, собрал в охапку твоё пальто и другие, ненужные в палате вещи, и, держа их перед собой, ошарашенный завершением кошмара последних двух суток, путаными коридорами и лестницами выбрался на улицу, сориентировался, куда нас с тобой завезли, и побрел к незнакомой автобусной остановке, чтобы отправиться в опустевший без тебя дом.

      Пожалуй, только тогда на меня, нещадно толкаемого безучастными попутчиками в переполненном автобусе, с руками, занятыми ворохом твоих вещей, не имеющего возможности уцепиться за какой-нибудь поручень, обрушилось всё понимание той беды, к которой приблизилась наша семья. Столько лет мы с тобой неразлучно встречали все радости и невзгоды, и вдруг такая перспектива… Нервы мои достигли некого края, но разум, если он ещё остался у меня после всех передряг, заботливо удерживал сознание от попыток предугадать нашу с тобой незавидную судьбу.

      Интересно, бывают ли судьбы счастливыми? Пожалуй, должны быть и такие! Так почему же о судьбе люди всегда вспоминают лишь в связи с какими-то бедами? Не потому ли, что несчастные судьбы нам всем стали куда привычнее счастливых?

      Обалдевший от свалившейся беды, уже воспринятой мною как полноразмерное горе, я открыл квартиру и, совершенно опустошенный, уселся на тумбочку у двери. Что было дальше, вплоть до середины ночи, когда я, не раздеваясь, рухнул в полупустую постель, мне не запомнилось.

      14

      Оставшаяся неделя моего отпуска «без содержания», организованная по моей просьбе товарищами по кафедре сразу, как только наша история началась, зафиксировалась в моем