Неумерший. Жан-Филипп Жаворски
Читать онлайн книгу.
засунуть в неё угря и нести её. Копья жалили в спину, подталкивая меня вперёд, а в своей ивовой люльке издыхала большая рыбина, устремив на меня стеклянный взгляд. Она была такая же тяжёлая, как козлёнок, и служила подтверждением, что я страшился галлицен не напрасно.
Конечно, я мог бы взбунтовать, метнуться в сторону, вырвать из их рук оружие и сразиться с ними, но столько людей предостерегали меня о беспощадности галлицен, что я счёл более разумным покориться им. К тому же Альбиос сказал, что испытание, которое меня ожидало, – не воинственной природы. Возможно, применение силы могло привести не только к поражению в бою, но и к полному провалу всего моего испытания. К тому же, как мне ни трудно в этом признаться, была и другая причина моего повиновения. Галлицены понукали меня копьями, от их острых наконечников на спине выступал холодный пот. Моя рана была ещё совсем свежей, и выздоравливающая плоть хранила о ней слишком яркие воспоминания. Уколы копья не внушали мне страха: чем сильнее они, тем безболезненнее. Что по-настоящему тревожило меня, так это проклятие, которое не дало мне погибнуть. Я до сих пор ощущал в сердце тяжесть ясеневого кола и своё обмякшее, как лохмотья, тело, разорванные лёгкие и страх захлебнуться чистым воздухом… В конечном счёте, возможно, Великий друид оказался прав, отправив меня на эту запретную землю. Если смелость покинула меня перед копьями, если из испытания я вышел слабее, зачем же тогда защищаться? Зачем же тогда жить дальше?
Вечернее небо стало затягиваться свинцовыми тучами, навевая пресную прохладу. Миновав извилистые повороты вдоль источенного волнами побережья, мы приближались к шпилю острова. Полоса суши с разъеденными пеной галечными берегами сужалась, как лист вербы. На небольшой площадке, продуваемой ветрами, невысокие постройки образовывали собой неровный круг. Это были не хижины, а скорее землянки, выложенные сухой каменной кладкой, приземистые и мшистые, едва ли в рост человека. Они не походили на наши глинобитные дома, а напоминали больше гробницы Древнего народа[44]. Тем не менее повсюду виднелись признаки жизни: тлевшие торфяные костры, развешанные на просушку сети, рыбные коптильни. Однако этот хутор не походил на рыбацкую деревню: здесь не было ни перевёрнутых кораклей, ни моряков с обветренными на солнце лицами, ни шумной детворы. В центре площадки в кострище лежала груда угольной золы. Над ней, подвешенный на крюк треноги, качался большой котёл, мягко поскрипывая в порывах ветра. На его брюхе, покрытом языками копоти и подгоревшими потёками жира, я разглядел таинственные образы, среди которых можно было, пожалуй, лишь различить колёса[45], оленьи рога и змей.
На подходе к селению старая Мемантуза издала пронзительный клич. Из чёрных отдушин, служивших входом в гробницы, показались большие бледные фигуры. Выбравшись из-под низенького навеса, они выпрямились, и их платья и накидки затрепетали на ветру. Они устремили на меня невыразительные, даже скорее враждебные лица. Две из них казались женщинами зрелого возраста, остальные – сухощавые, словно мумии, старухи. Несмотря на изрытые морщинами лица
Древним народом, Дивным народом кельты называли сидов. В кельтской мифологии сиды – божественные существа, совершенные в искусстве и в волшебстве, но сила их в глубочайшем понимании устройства мира.
Речь идёт о кельтском колесе года, которое делилось на сегменты, каждый из которых соответствовал определённому празднику.