учила печь пироги – с капустой, пекла сама,

      отрезала половину, прикрывала мятой жирной обёрткой

                                                        от маргарина,

      чтобы не пересушить,

      заворачивала в старый полиэтиленовый мешок,

      заштопанный толстой ниткой,

      давала с собой домой гостинца:

      «кто тебе будет, когда умру, такие делать?»

      теперь пеку сама, когда достаю из духовки,

      промасливаю корочку – все защипы и углы,

      накрываю оберткой от маргарина,

      чтобы не пересушить,

      сверху укутываю дарёным ею вафельным сероватым

                                                        полотенцем,

      с заплатами из старой простыни в розовую полоску,

      вспоминаю.

      и капуста нынче не та,

      и радость – тоже.

      из гроба вставала в ночном свету

      манила рукой ласковою рукой

      белыми губами шевелила: до сих пор ничья

      до сих пор хочу быть тобой

      с утра оказывалось: не здесь

      серый снег скрипел на зубах

      за поворотом каждым в каждых словах

      молодость-вертопрах

      тихий сквозняк тихий точно она

      пробирал до самых костей

      обернувшись оказывался перед самим собой

      понимая: память гибельна и нежна

      на старых фотографиях

      глаза кажутся прозрачными и невидящими:

      проведи перед лицом ладонью,

      смахни паутину времени – не шелохнутся,

      узнавая за твоей спиной кого-то, вглядывающегося в них:

      не улыбаясь ему,

      не отрывая от него взгляда:

      замерший воздух, декабрьский: вспыхнувший,

                                                        прогоревший.

      так кто-то много лет спустя

      будет пытаться узнать в наших снимках нас же самих,

      наши тепло, боль и ясность, не понимая:

      вот то единственно достоверное, что осталось —

      одна сидит, вторая, стоя,

      опирается на её плечо.

      наши невидящие глаза

      видят чудовищ за твоей спиной.

      Когда в 1947‐м отменили карточки на хлеб,

      они всей комнатой собрали деньги и не пошли в училище.

      Днем в общежитие

      пришла Марья Ивановна/Елизавета Васильевна/

                                                        Ольга Петровна

      (имя не сохранилось, сколько их было, таких Марь Ванн),

      узнать, что случилось,

      почему пропускают занятия в нашей лучшей из стран

      наши будущие лучшие жены, матери, педагоги,

      открыла дверь,