…Лишь некто – важно и достойно

      в костюме серого бостона,

      в полуботинках цвета беж

      не аплодировал – хоть режь.

      Сидел он мрачно и набухло,

      прищурив левый глаз, как будто

      все брал в уме на карандаш,

      и выражал гримасой кисло, —

      мол, в этом я не вижу смысла,

      а если вижу – то не наш.

      Глядел он, сам себя терзая,

      на аплодировавших в зале,

      подозревая зал на треть,

      он, правда, хлопнул раз в ладоши,

      но на свои ладоши тоже

      стал подозрительно глядеть.

      И после вечера тот некто

      уже при шляпе для комплекта

      себя представил у крыльца

      немногословно и спокойно:

      «Я – председатель исполкома

      и, так сказать, я от лица…

      Такое мненье есть у ряда —

      не все у вас в стихах, как надо.

      Вот, скажем то, что про Зиму.

      Масленку мы давно изжили,

      а вы стихи о ней сложили —

      отстали, судя по всему.

      Вот взять хотя бы для примера

      меня… Я родом из крестьян,

      ну а теперь дорос до мэра,

      как говорят у англичан».

      Мэр половодьем разливался —

      уже в глазах он расплывался,

      а я молчком, молчком, молчком

      и в ночь – бочком, бочком, бочком.

      Я после критики могутной

      побрел с орешками в горсти

      во мгле, нежизненно мазутной,

      и по нежизненной грязи.

      Совсем нежизненные бабы,

      подвыпив, пели под гармонь.

      Совсем нежизненно на бане

      висело краткое: «Ремонт».

      И смазчики, почти условны,

      все в негативнейшей пыли

      давно изжитые масленки

      в руках нежизненно несли.

      Ах, председатель исполкома,

      прости, что смылся без поклона.

      От обвинений воздержись.

      На жизнь все это не походит?

      Так что ж, по-твоему, выходит,

      она нежизненная – жизнь?

      Еще так много будет мэров

      учить, да и ловчить умелых.

      Их плетью не перешибу.

      Бессмертным стану ли по праву?

      Переживу ли свою славу?

      Но мэров