Кока, прозванный «Мортира»,

      сообщил мне:

                            «Женька, слышь,

      гений у «Локомотива»

      появился —

                         это Клыш!

      Клыш немножечко на Колю

      На Дементьева похож —

      но танцует он по полю —

      майку в когти не сгребешь!»

      Но восторг его отринул

      Вовик,

                 прозванный «Тарань»:

      «Футболист – не балерина,

      а таран – пойми! —

                                      таран!»

      Я ходил потом раз тридцать

      Любоваться на Клыша,

      тонконогого, как птица,

      зачарованно дыша.

      И была в нем грациозность,

      что не сыщешь днем с огнем,

      но спортивная колхозность

      не пробрезживала в нем.

      Это тренеров пугало,

      хоть башкою колотись,

      ибо не предполагало

      стадный их коллективизм.

      Толя Клыш,

                          ты был бы, право,

      балерина и таран,

      если б вовремя держава

      разглядела твой талант.

      О, я помню, как ярился

      на больших начальников

      обвиненный в балеринстве

      сам Сережа Сальников.

      И Дементьев-старший – Пека,

      гений-индивидуал,

      от навязчивой опеки

      потихоньку увядал.

      И за это с чувством мести

      наша высшая спортвласть

      не давала Мише Месхи

      наиграться в сборной всласть.

      Наш футбол, как жизни символ,

      пусть не ведает стыда

      быть и, как балет, красивым,

      и таранным быть всегда.

      Ты в забывчивой вселенной

      хрупкой звездочкой горишь,

      позабытый, незабвенный,

      грациозный Толя Клыш.

      Менялись времена. Девчата с поролоном

      ходили на «Динамо» поболеть.

      Но был красивей всех Алеша Парамонов,

      держа сердца в руках – не менее чем треть.

      Мы знали всю Москву отлично – по районам.

      А если где был парк – весь парковый массив.

      Но где же был рожден Алеша Парамонов,

      красивый, как Париж, и более красив?

      Мне нравился он весь – до золотого зуба,

      который освещал все парки на земле.

      Играл не как Бобров, но как зато негрубо

      и аристократичней, чем Пеле.

      Достоин красотой он саги был и мифа,

      Мат не употреблял, ну разве «Д» на фига!»

      В Алешу влюблена была любая фифа,

      жаль, главным не был он в той – как ее? – ФИФА.

      Двадцатым веком в пыль он не был перемолот,

      и двадцать первый век нам не сотрет лица.

      Вчера мне позвонил Алеша Парамонов:

      «В Молдову все летим, включая и Стрельца».

      Наутро самолет. Он дружески скрежещет.

      Советский старый друг – он всех нас узнает.

      Со мной в одном ряду Бубукин и Крижевский,

      а