Он мешкает не дольше доли секунды. Кто-то может увидеть его лицо. Что тогда? Конец карьере. Конец всему. Нет же, он специально уехал в пригород, он не стал бы никогда и не сделал же такого рядом с домом. Незнакомый город, незнакомый двор. В университете он всегда был в костюме. На работе тоже в костюме. В спортивной одежде его видели только на зарядке, еще в школе. Он никогда не ходит в ней на улице. Проходя на расстоянии полутора метров от коляски, он видит, что ребенок внутри. По дороге на работу нужно завезти малыша к бабушке. Мать зашла в магазин на минуту. Ошеломленный, он задерживает дыхание – откуда он это знает? Не время сейчас думать об этом. Улица-двор пуста, за мини-маркетом стройка и там нет никого. Он огибает коляску, подходит с той стороны, которую не видно изнутри, через дверь магазина. Он хватает ребенка. Судя по розовому одеяльцу и коляске – девочку. И прежде, чем она успевает сказать «агу» он сворачивает ей шею. Резко. Не задумываясь. Со щелчком, вроде того, с каким открывают банку консервов, он ломает позвоночник и убирает тело в пакет. Быстрыми шагами он уходит за магазин и потом за угол – за дома.

      Сердце колотится. «Господи, прости меня», (сердце колотится). «Прости мне содеянное». «Неужели никто не видел? Никто не видел? Никто не видел». Он старается идти медленно. Не спешить. Ему хочется бежать, хочется скорее поймать машину, но он не бежит. За спиной, метрах в пятидесяти, уже слышатся истерические крики, он еще замедляет шаг, почти останавливается, оборачивается, натягивая на лицо маску обеспокоенного гражданина.

      Что теперь? Теперь нужно уйти в другой квартал. Он идет спокойным прогулочным шагом, с большим пакетом в руке. Со стороны похоже, что он сам только вышел из супермаркета. Нельзя слишком задерживаться, но нужно поймать машину на какой-нибудь другой улице. Он думает, не зайти ли действительно в магазин, чтобы прикрыть труп сверху на случай, если кто-то захочет осмотреть пакет, но решает, что это лишнее, ведь он поедет на такси. Главное теперь вести себя непринужденно.