Девушка на качелях. Ричард Адамс
Читать онлайн книгу.
и нарочито; она впервые сфальшивила в моем присутствии. Однако меньше чем через две минуты я понял, что это не так.
Концерт открылся увертюрой «Гебриды»; как только мощно, приливной волной вступили виолончели и контрабасы, на меня нахлынуло невыразимо счастливое ощущение, что я слушаю ее вместе с той, для кого музыка – святая благодать, дарующая мудрость, радость и спасение. Я до сих пор не понимаю, каким образом, без слов и жестов, это сразу осознаешь. Карин спокойно и умиротворенно, с врожденной чуткостью внимала музыке – с той же естественностью, с какой величавая таволга на речном берегу впитывает живительную влагу. От беззаботного легкомыслия не осталось и следа.
Все зааплодировали; Карин тоже захлопала, а потом, наклонившись ко мне, сказала:
– Как это прекрасно! И… was ist das…[45] очень точно? Можно так сказать? В этой музыке хочется плавать!
– Нет, там мы точно замерзнем. В тех краях вода гораздо холоднее, хотя Фингалова пещера расположена южнее Копенгагена.
– А она далеко на севере?
– Примерно, как Данциг или как северное побережье Балтики.
– А что, у вас кровь не бурлит?
От необходимости отвечать на вопрос меня спасло появление мистера Фу Цуна.
Он играл Двадцать четвертый концерт Моцарта. Вступил оркестр – мощно, трагично, и я осознал, что мне суждено навсегда запомнить это исполнение: на пару часов мы удостоились чести перенестись в лучший мир. В этом заслуга и музыкантов, и композитора, но лишь отчасти; подобное не зависит даже от нас, слушателей. Воспарение чувств – это дар. Иногда некая тайная сила позволяет нам приблизиться к Богу и ощутить Его присутствие, а иногда мы просто беспомощно бьемся о непроницаемое стекло, за которым сияет солнце. Грусть-тоска тебя не сманит, а услада – сманит. Музыка увлекала за собой и затягивала меня постепенно, а Карин с самого начала концерта порскнула в ее звучный, лучший мир, как заяц в заросли папоротника.
Орсино не удавалось сосредоточиться на музыке – еще и потому, что у него не было близких по духу спутников, – а вот мне не пришлось прилагать ни малейших усилий. Границы восприятия расширились, превратив его в безбрежный океан. Меня ничто не отвлекало. Я слышал малейшие нюансы, вложенные Моцартом в свое сочинение. Мы с музыкой накладывались друг на друга, совпадали с идеальной точностью, а вдобавок я испытывал совершенно ребяческое волнение. В это время в небе плясала звезда, под ней-то я и родился.
Сияющий в своей простоте заключительный отрывок ларгетто перешел в поэтичную коду с вариациями, и я ощутил, как что-то изменилось – рядом со мной. Я скосил глаза на Карин. Она, оцепенев, беззвучно рыдала. Я осторожно коснулся ее руки; Карин заморгала, взглянула на меня с легкой, извиняющейся улыбкой, потом наклонилась ко мне и прошептала:
– Он говорит, что все должно кончиться. Es muss sein[46].
После того как мистер Фу Цун собрал положенные (и заслуженные) овации, несколько раз удалялся и снова выходил на сцену, обменялся рукопожатиями с мистером Хайтинком, первой скрипкой и всеми, кто попался ему на глаза,
Как это…
Так должно быть