Однажды вечером по темной улице решил пойти,

      Случился фейерверк в тот вечер темный,

      Вдруг запах необыкновенный – ну, пустяк его найти,

      Он понял, что от девушки с корзинкой персиков определенно.

      За девушкою шел довольно долго, не спеша,

      И по-кошачьи, незаметно подобрался к ней поближе.

      От запаха, который вдруг ударил в нос, дрожала вся душа,

      Дотронулся он до ее руки. Все ближе подвигаясь, ближе.

      И в подворотне девушки поймал он изумленный взгляд,

      Она подумала, что нищий – протянула персик,

      Но фейерверков взрывы – улицей подряд,

      Вдруг спрятали ее в дыму – на время скрыв от смерти.

      А запах девушки Батиста к цели той неумолимо вел,

      И на соседней темной улице ее он вдруг увидел,

      Точнее, не увидел, нос его привел,

      Затем случилось то, чего он не предвидел.

      Он руку девушки схватил и гладить стал,

      Как бы хотел те запахи с руки забрать с собою,

      Она стояла в изумлении – затем бежать, он догонять не стал.

      Он через нос следил – держал ее перед собою.

      Как часто в жизни мы впадаем в немоту,

      Когда нежданное-прекрасное вдруг перед нами.

      Душа дрожит и падает как будто в пустоту.

      А сердце из груди выпрыгивает. Почему? Не знаем сами.

      Наш Жан-Батист тончайшим обоняньем обладал,

      И здесь был идеал единственный на свете,

      Тут не было духов – тот запах для нее господь создал,

      Тот запах бриллиантовый, неповторимый на планете.

      Тот запах – он тончайший запах роз,

      Тот запах был необычайной смесью тонких наслоений,

      Тот запах нежности, любви и слез,

      Тот запах неопределим, как изменение тончайших настроений.

      Далекий 54-й год, мне двадцать лет,

      Я на Тверской стою в волненьи, наивен-честен,

      Я первой настоящей встречи жду, и в этом весь ответ,

      Я запахом весны объят волной чудесной.

      Мой слабый примитивный нюх – мой нос,

      Который в 20 000 раз слабее обоняния Батиста,

      Но он такую радость мне принес,

      Когда я утонул и в запахах ее, и бархатных ресницах.

      Я понимаю Жан-Батиста, как никто,

      Как трудно гению на свете жить – я представляю,

      Ведь гений во злодейство впавший – он ничто,

      Его страдания и слезы только дьявол принимает.

      Наверно, через три-четыре улицы ее нашел,

      Она сидела, разрезая персики наполовину,

      Он, крадучись, к ней тихо подошел,

      И стал тихонько гладить шею, руки, спину.

      Волшебный фейерверк вдруг улицу всю осветил,

      Любовники, целуясь, пробежали мимо.

      Он девушке в испуге рот закрыл,

      И так держал и задушил – она упала недвижимо.

      Прекрасное и нежное лицо – открытые глаза.

      Смотрели на убийцу с укоризной,

      И