Они заезжают раз в две недели, по воскресеньям. Потому что он их сын и они любят его, и потому что считают, что ему одиноко. Эти визиты убивают его. Потому что он тоже их любит и потому что понимает, как огорчает их его тихая печальная жизнь – быть может, даже сильнее, чем его самого, а значит, скорее всего, эти визиты убивают и их тоже. Так что раз в две недели они проводят вместе час-другой, после чего всем становится тяжело и пусто, но они неизменно приезжают, и если не это лучшее определение семьи, тогда он не знает, существует ли оно вообще.

      – Так что же, – немного смущенно начинает отец, покуда Элейн совершает третью или четвертую ходку к мусоросжигателю. Сильвер обычно кидает в морозилку остатки еды из китайского ресторанчика и благополучно забывает о них, пока те не заморозятся до стадии, неподвластной жару микроволновки. – Есть ли на горизонте женщина, о которой стоило бы написать старикам?

      – Разве вы получали от меня письма? – спрашивает Сильвер.

      Отец пожимает плечами, пропуская мимо его сарказм.

      – Тебе бы хорошо сходить в синагогу.

      – Папа.

      Рубен поднимает руки, как бы защищаясь.

      – Я ничего не навязываю. Просто говорю: полным-полно одиноких женщин.

      – Ты что, устраиваешь из синагоги сводническую контору?

      – Лучшей и не придумаешь. Ты что, всерьез полагаешь, что эти люди приходят помолиться? Я молюсь. Кантор молится. А они тусуются. Добро пожаловать в организованную религию.

      – А как насчет Бога?

      – Бог не меньше меня хочет, чтобы ты не был один.

      – Я стараюсь, пап.

      Рубен кивает.

      – Даже представить страшно, что будет, если ты перестанешь.

      В ответ у Сильвера почти срывается с языка нечто ненужно колкое и резкое, так что он с облегчением встречает мать, чье возвращение обрывает этот разговор. Она внимательно смотрит на них – на Сильвера, развалившегося на диване, на его отца, сидящего на краешке стола – и сразу видит, что помешала чему-то.

      – Вы о чем тут толкуете, мальчики?

      – О женщинах, – отвечает Рубен.

      Элейн понимающе кивает.

      – Есть кто-то, о ком стоит написать старикам?