Высокая морская волна ударила о прибрежные камни, и Петр едва успел поднять компьютер над пенящимся потоком солёной воды. Экран погас, догорающий костёр зашипел, а наши герои очнулись со словами – «наваждение». Они посмотрели на проступающие среди травы камни угасшего в XV веке окончательно под копытами степной тюркской конницы Херсонеса и постарались отыскать место, в котором две с половиной тысячи лет назад дорийцы установили скульптуру Артемиды.

      – Богиня тут, я чувствую это, – говорила Кристина, внимательно осматриваясь – но она прячется от досужих глаз и не чистых рук. Она в рост человека, изваяна гением из ослепительно белого мрамора, и она переживёт века и тысячелетия. Зодчий эпохи императора Юстиниана скрыл богиню под одной из христианских базилик, и это либо мыс полуострова, либо самое высокое место города.

      В эти мгновенья на ощутившую общность с незримым предшественником художницу снизошло вдохновенье. Краски легли на холст и, казалось, в мастера вселился демон, овладевший её кистью и сознаньем. Потрясённый Петр, распластавшись на глыбе известняка, молча наблюдал за происходящим не смея шелохнутся. Темно синее море, голубые небеса с белыми облаками, каменистый берег и опаленная солнцем зелень, и на фоне этого великолепия ослепительно белый Херсонес, со святилищем в центре и мраморная фигура Артемиды – всё это легло на холст неуловимыми мазками необыкновенно талантливой кисти легко и естественно, и тут же наполнилось воздухом и жизнью.

      Несколько часов Кристина работала в абсолютной тишине и само пространство невидимыми крыльями укрывало её от постоянно меняющегося мира. Лишь ветру позволено было касаться её вьющихся на соленом морском ветру волос. В эти часы Петр рассмотрел в художнице сверхъестественное, божественное начало. Он впервые увидел Кристину за большой творческой работой, и пережил потрясение от восприятия её скрытой от окружающих одержимости.

      Кристина смешивала краски и казалось бесстрастной. Поток чувств увлекал её в далекую от обыденного людского восприятия реальность. Художница отдавалась чувству жертвенной любви к своему искусству и ей удавалось невероятное. Она касалась кистью полотна, внимательно смотрела на него и преображалась в удовлетворении, а пространство вокруг её едва заметно колеблющейся, подобно струне, совершенной фигуры охватывало золотое сияние. Петр понял, что видит нечто необыкновенное. Это удивительное сочетание всесокрушающей творческой мощи и абсолютной беспомощности детской непосредственности.

      Наконец, на закате солнца, художница положила кисть на мольберт и со стоном опустить на разосланное на известняковой глыбе покрывало. От изнеможенья по нежным щекам Кристины катились слёзы. Запылал костер. Стемнело. Волны пенясь ласкали камни. Художница отрешилась от реальности,