Кровь на рубашке подтвердит,

      Что здесь кипела схватка.

      Я видал,

      Мальчишки на спор делают похуже.

      Отец! Сюда, на помощь! Помогите!

      Ты звал? Скажи: где этот негодяй?

      Вот здесь стоял он, обнажив свой меч,

      И призывал заклятьями Гекату

      К себе на помощь.

      Где же он, злодей?

      Я ранен, сэр.

      Куда он скрылся, Эдмунд?

      В ту сторону. Хотел меня склонить…

      Туда, за ним!

      Склонить к чему?

      К убийству

      Отца родного. Я стыдил безумца,

      Я говорил, что боги не прощают

      Отцеубийства, что их месть страшна,

      Что нет святей и глубже уз, чем узы

      Между отцом и сыном. Все напрасно!

      Тогда, поняв, что я ему не друг

      И не союзник в замысле преступном,

      Он выхватил внезапно меч и прежде,

      Чем я успел оружие достать,

      Нанес удар; – но, увидав, что я

      Опомнился и сам готов к отпору,

      Он, испугавшись поднятого шума,

      Бежал.

      Ну, далеко не убежит.

      У нас ему не скрыться; а поймают —

      Конец один. Мой благородный герцог

      Приедет вечером. С его согласья

      Я объявлю награду за поимку

      Презренного изменника и труса,

      А укрывальщику злодея – смерть.

      Когда я убеждал его оставить

      Свой мерзкий замысел и пригрозил,

      Что все раскрою, он лишь ухмыльнулся

      И бросил мне в лицо: «Бастард несчастный!

      Ты думаешь, что кто-нибудь поверит

      Твоим словам, когда я отопрусь

      От всех улик? Письмо ли предоставишь —

      Я заявлю, что почерк мой подделан

      И обвиненья все поворочу

      Против твоих коварных оговоров.

      Их цель ясна; и дураку понятно,

      Какие выгоды бастард получит,

      Законного наследника убрав».

      Подлец! Закоренелый негодяй!

      И почерк свой он отрицать