А в ту пору Аленушка,

      ой бедовая девушка,

      страху не ведавшая,

      сомнений не знавшая,

      сказку одну всего прочитавшая,

      в городе далеком,

      в доме да высоком

      проспала-продремала

      весь денек, день-денешенек,

      да вечернюю зорюшку красную,

      да закат ало-огненный, пышущий,

      на горячих на крышах пылающий.

      Лишь с восходом луны пробудилася,

      бледноокой луны, ликом томной,

      в небе черном ноченькой темной.

      Пробудилась-проснулася,

      по сторонам оглянулася.

      Веки дряблые разомкнулися,

      руки слабые потянулися,

      ноги гнутые повернулися.

      Ленка с полатей с грохотом свалилася,

      свалилася, ударилася,

      громко разругалася.

      Невысоко парила,

      но шуму натворила,

      аж утварь задрожала,

      жалобно запищала.

      А Ленка на полу на грязном сидит,

      в темноту уперто глядит.

      А во мраке ночном

      в воздухе колдовском

      силы темные страшнее,

      помыслы колдовские хитрее,

      коварство ведьмино злее.

      Тут у старухи и планы строятся,

      и дело спорится,

      и дух отмщения крепчает.

      Ленка-старушка

      кличет к себе кошку,

      по шерсти черной кошку поглаживает,

      про беду про свою рассказывает.

      Сказывает, как тайну страшную выведала,

      под избушкой подслушала, вынюхала.

      Знает, как бабу-злодейку сгубить,

      квартиру свою назад воротить.

      Кошка согласно кивает,

      «мяу» отвечает.

      Ленка дальше вещает:

      – Надобно ночью глубокой

      на горе на высокой

      то ли при затмении,

      то ли при знамении

      над огнем над палящим,

      над костром над шипящим

      слова тайные проговорить

      и что-то в огонь положить.

      Только что за слова,

      не упомнит Яга.

      Ленка вздыхает тяжко,

      кошка утешает бедняжку.

      Далече Ленка ворону кличет,

      печалью своей поделиться