Вечером меня вызвал капитан Лухманов.

      Я сам собирался зайти в отдел, где работает Лухманов, и передать все, что узнал в усадьбе.

      Я, помнится, меньше всего думал о причинах вызова, когда сидел в маленькой приемной, служившей когда-то кому-то кухней, сидел спиной к красной кафельной печи, усеянной, как водится у эстонцев, крючками для одежды, и ждал. Одна фраза неотступно преследовала меня, короткая, страшная фраза: Вихарев погиб. Вихарев, о котором говорили: «Этот о двух головах парень, смерть ноги поломала, за ним гнавшись». И он погиб. Кто воевал, тот знает, как действует смерть товарища, с которым ты делил постель, еду, тоску о доме – всё. Она всегда неожиданна, такая смерть. Завтра, быть может, моя очередь. Уж если Вихарев погиб…

      Тут вошел Лухманов. Я плохо рассмотрел его и едва уразумел его первый вопрос.

      – Товарищ Заботкин, – сказал он, – каким образом ваш кисет попал к Вихареву?

      – Кисет?

      – Да.

      Я объяснил. По тону капитана, по тому, как он внимательно следил за моим рассказом, я почувствовал, что он как-то связывает мой кисет со смертью Вихарева. Когда я дошел до подземелья, он прервал меня:

      – Это всё?

      – Всё.

      – У Вихарева есть враги?

      – Враги?

      – Я имею в виду – личные враги. Ну, из-за девушки или что-нибудь в этом роде.

      – Кажется, нет.

      – А у вас?

      – Нет.

      – Вы уверены?

      – Уверен, товарищ капитан.

      – Никаких нападений? Грузовик, скажем, сворачивает на вас… Автоматная очередь ночью на дороге… А? Я к примеру. Не было такого, старшина?

      Я признался, что было. Забытый случай. Дня за три-четыре до нашего выхода на разведку я шел за продуктами в кладовую, и кто-то выстрелил из автомата. Пуля прожужжала мимо.

      – Кто же стрелял?

      – Понятия не имею, товарищ капитан. Наверно, случайность.

      Капитан кивнул.

      – Очень может быть, – сказал он равнодушно.

      Однако я не поверил в его равнодушие. Он подозревал что-то, явно подозревал…

      Сознание невольной вины сдавило мне плечи. Но я почувствовал не только это. Я почувствовал раздражение против человека, который вот сейчас, беседуя со мной своим тихим, ласковым голосом, взвалил на меня эту вину.

      – Товарищ капитан, – начал я без обиняков, – вы говорите так, точно… ну, точно против меня какой-то заговор и вместо меня по ошибке убили Вихарева. Это странно, товарищ капитан. Снаряд, по-моему, не разбирает.

      – Снаряд?

      – Да.

      – А вы уверены, что он убит снарядом? Уверены, Заботкин?

      – Так разве…

      Лухманов отставил лампу, несносно медленно потер правый глаз и, наконец, проговорил:

      – Дорогу