Куколка в чукоккалу вернулась,

      в гусенницу куколка свернулась,

      как свернулось слово «молоко»,

      потому, что бабочкой легко —

      слишком быть, обслуживая пятна,

      мама, забери меня обратно,

      буду жить под яблоней и сливой —

      страшной, волосатой и счастливой

      гусенницей, сонно пламенея

      в лабиринте, меж корней корнея,

      хорошо, что я не помню зла —

      бабочкой ни разу не была.

      Был финал сотворения мая:

      задыхаясь от быстрой ходьбы —

      надо мной пролетела хромая,

      кистепёрая птица судьбы.

      Вот, на ком отдохнула природа,

      и бугор объявил перекур:

      на судьбе – с головою удода

      и с фасадом ощипанных кур.

      Пролетела, ногами касаясь,

      и упала в чужой водоем,

      я – шаман, вызывающий зависть:

      зависть, зависть, как слышно, прием!

      Маринуется солнце в закате,

      едет, едет по вызову, к вам,

      на электро-своем-самокате —

      безответная зависть к словам.

      С ней знакомы: успешный аграрий

      и бездомный поэт от сохи,

      ей понравится ваш комментарий,

      но она – ненавидит стихи.

      И не то, чтобы это – больное,

      как мечты инвалида труда,

      а похоже на чувство двойное,

      на медаль – золотая звезда.

      По судьбе, по любви, по закону:

      вам – венок или слава нужна,

      ну, а мне, благородному дону,

      ваша зависть – вторая жена.

      Как бессмертный аналог соседки,

      ваша зависть – милее стократ,

      заряжаясь вином от розетки.

      прислонился к стене самокат.

      И обманутый маем нагретым,

      я завидую только врачам,

      дням, наполненным солнечным светом,

      и обильным дождям по ночам.

      Я завидую всяким знаменьям,

      чудотворцам воды и огня,

      всем стихам, что меня не заменят,

      но останутся после меня.

      Кто отдал в переработку

      яблони озимый плод,

      солнце, озеро и лодку,

      кто пустил меня в расход?

      Не заметив тонкой грани

      между льдом и кипятком,

      может, родина, по пьяни —

      гибельным прошлась катком?

      Не спеша, утрамбовала

      в землю, в свежее говно,

      чтоб меня осталось мало:

      саша – хлебное зерно.

      Не ячменная левкоя,

      не пшеничный царь дубов,

      саша – зернышко такое,

      урожай на пять хлебов.

      А, быть может, я в порядке,

      выжил и попал в струю:

      на правительственной грядке —

      верным пугалом стою?

      В ожидании предтечи,

      буду на исходе дней:

      тайной рода, частью речи,

      веткой яблони твоей.

      Разбилась ваза, я подумал сразу:

      вот, неплохой для текста