Девушка за порогом выглядит призраком из японских хорроров: губы мертвенно бледны, на щеках блестят дорожки слез, под красными глазами налились свинцовые тени.

      – Ты голову помыл?

      Прежде чем я отвечаю хоть слово, лицо Дианы вытягивается, и она ныряет мне под руку.

      – Алло! – возмущаюсь я. – Контора!

      – Это из маминой сумки?

      – Для начала сними свои говнодавы.

      Диана демонстративно стаскивает армейские ботинки с красными шнурками. Моему взору открываются протёртые носки и голые девичьи лодыжки в соотношении 2:1.

      – Благодарю сердешно! Ты разве не должна изучать «Камасутру» на заднем сиденье «Субары»?

      Она бросает взгляд исподлобья и с хрустом 19-летних суставов опускается на колени.

      – Леонидас, – напоминаю я. – Такой изюм с бородой и страстью к маленьким девочкам.

      «Маленькая девочка» с одышкой копается в куче, будто поросёнок в поисках трюфелей: берет наушники, кошелёк, коробку от патронов. Зависает. Полы куртки-бомбера Дианы качаются, и на меня поглядывает кроваво-красный осьминог с футболки.

      – Ты на самом деле ходила к отцу Николаю?

      Диана лезет в карман джинсов, достаёт синий комочек бахил и, прищурившись, поднимает повыше.

      – Ну так надень их, – с неожиданной для себя злостью говорю я, – и возвращайся туда.

      – В реанимацию. Не. Пускают.

      – По чьей вине?

      – Чел, пожалуйста…

      – Че «пожалуйста»? Че?

      Мы с вызовом смотрим друг на друга. На секунду кажется, что она расплачется, но затем Диана встаёт. Тонкие губы сжимаются в ниточку.

      – Мне уйти?

      Часть меня мечтает сказать «делай че хочешь», но я знаю: тогда Диана уйдёт насовсем, и лучше никому не будет.

      Обречённо постонав, я убираю сотовый в карман, хватаю Диану и тащу в комнату, к ноутбуку.

      – Чего? – Она вертится туда-сюда, растерянно оглядывается.

      Я поворачиваю её голову к мерцающему в темноте экрану и тыкаю в него указательным пальцем