На журнальных обложках – люрексы.

      Уго Чавес стал кумачовым.

      Есть гламурная революция.

      И пророк её – Пугачёва.

      Обзывали её Пугалкиной,

      клали в гнёздышко пух грачёвый.

      Над эстрадой нашей хабалковой

      звёзды – Галкин и Пугачёва.

      Мы пытаемся лодку раскачивать,

      ищем рифму на Башлачёва,

      угощаемся в даче Гачева,

      а она – уже Пугачёва.

      Она уже очумела

      от неясной тоски астральной –

      роль великой революционерки,

      ограниченная эстрадой.

      Для какого-то Марио Луцци

      это просто дела амурные.

      Для нас это всё Революция –

      не кровавая, а гламурная.

      Есть явление русской жизни,

      называемое «Пугачёвщина», –

      сублимация безотчётная

      в сферы физики, спорт, круизы.

      А душа всё неугощённая!

      Её воспринимают шизы

      как общественную пощёчину.

      В ресторанчике светской вилкою

      ты расчёсываешь анчоусы,

      провоцируя боль великую –

      Пугачёвщину.

      На Стромынке словили голого,

      и ведут, в шинель заворачивая.

      Я боюсь за твою голову.

      Не отрубленную. Оранжевую.

      Галкин – в белом, и в бальном – Алла, –

      пусть летают в гламурных гала.

      Как «Влюблённые» от Шагала.

      В небе, словно алая кровь,

      вместо общего «фак ю офф!»,

      чтоб страна, обалдев, читала,

      ночь фломастером написала:

      «ГАЛКИН + АЛЛА = ЛЮБОВЬ».

      Справочная?

      009?

      С праздничком!

      Но что нам делать?

      «Общий