Здесь, как и встарь, – фасады в три окна…

      На всех оконцах – ставеньки резные.

      А на опушке ягоды лесные.

      Еще жива родная сторона.

      Над крышами – сиреневый дымок.

      У палисада юные березы.

      А ранним утром так прозрачны росы…

      И небосвод по-прежнему высок.

      Еще слышны здесь птичьи голоса.

      Еще буренка топчется на взгорье.

      И кур крадет из ближнего подворья

      из леса забежавшая лиса.

      Но сколько здесь уродливых пеньков!

      Беспутной жизни множество отметин…

      Ручной пилой отрезаны столетья

      от нынешних компьютерных годов.

      Перевелись и редкие стада.

      Стареют и оставшиеся козы.

      Разогнаны колхозы и совхозы,

      и заплясала в поле лебеда!

      Уже подгнили лодки у реки.

      В седых сараях притупились косы.

      Уже невнятный голос тепловоза

      все хуже слышат наши старики.

      Не то чтоб нынче бесполезен труд,

      а просто здесь крестьянину не светит…

      Рванувшие на заработки дети

      уже подарков предкам не несут.

      Они в недальнем городе живут.

      Претит им быт бессмысленный и древний…

      Они все точно знают про деревню:

      Там не везет! И внуков не везут.

      … Но есть один оставшийся родник в лесу.

          В глуши.

              И все ему неймется.

      Он, словно сердце слабенькое, бьется,

      он к факту вырожденья не привык.

      Земля людей оттуда не видна.

      Он просто дышит воздухом и волей.

      Он хочет к свету вырваться – не боле…

      Еще жива родная сторона?

      Путь земной мой только начат.

      Жизнь пока что налегке.

      От площадки от Собачьей

      жили мы невдалеке.

      Двор наш узок был и гулок.

      Подворотен волшебство.

      Трубниковский переулок –

      гавань детства моего.

      В той эпохе домуслимовой,

      в страшный год тридцать восьмой

      возле лавки керосиновой

      я стоял на Поварской.

      И с наполненным бидончиком

      я домой к себе бежал,

      в кухню, к примусу с поддончиком,

      в свой родной полуподвал.

      Рядом был Союз писателей,

      тут он был, на Поварской.

      И тогда уже не ладили

      гении между собой.

      Молодые все, да ранние…

      Был Корней еще не стар.

      И просящий подаяния

      чуть подвыпивший Гайдар.

      А когда бежал из школы,

      как всегда – к себе в подвал,

      дядю Степу Михалкова

      на углу я повстречал.

      И чуть-чуть уже кумекая,

      пристрастившийся читать,

      прибегал в библиотеку я

      с другом книги выбирать.

      Мы любуемся обложками.

      Постигаем Имена.

      Всех путевыми дорожками

      нас вела Читай-страна.

      После школы были вузы.

      Даже два. Театр. Эфир.

      Я в юнцах на сцене ТЮЗа

      был хорош вполне и мил…

      Много ль надо человеку,

      что в те годы возникал?

      Я свою библиотеку

      по крупицам собирал.

      С