Что тебе моя жизнь – траектория жаждущих?

      Так гореть, как горела под этими солнцами

      в ярко алых хлыстах, в море льда, стекло-пастбищах

      я не знаю, как можно меняться нам кольцами.

      С указаньем пути, с предсказаньем столетьями,

      ты – сияющим эллипсом в угли сожженная,

      «по Сварожьи хоже» – всем огнивом согретая,

      а трубач нам играет, и глотка – лужёная.

      Рио-самбо, сонату. Нет, лучше на паперти

      рассыпаться на пенья, чем звуков сближение.

      Это словно бы спички

      подать поджигателю –

      Геродоту, чтоб храм он спалил в час затмения!

      «Храм искусства гори! – чтоб орал он, безумствуя.

      А трубач продолжал бы дуть в жёлоб экватора.

      У тебя на страничке в контакте прохрустово

      это ложе горящее. Мне так не надобно!

      Вдоль орбиты твоей. Но без мук прикасания.

      Погляди: вон волхвы снова в путь собираются,

      вновь пакуют дары: рис, пахлава, лазанья.

      А во мне жар такой – выжглись все внутри аисты!

      Все сожглись чувства смертные! Все – до зачатия.

      А трубач? Что ему? Рио-самбо на фитиле.

      Задаваясь вопросами, яндексом, чатами,

      я скажу – не в гробу, в телескопе вас видели!

      Танец жизни там, в небе, как драма кометная.

      Словно чучела маслениц вспыхнули алые:

      ты была до всего, до людей – силуэтами,

      ты была после всех Ариаднами, Талами.

      До вот этих страниц, до язычества, младости,

      до волхвов с их дарами, предчувствий, предвестников,

      восхищала огнями, полётом, мытарствами,

      провисая в мирах всем разверзшимся месивом!