Horror and fatality have been stalking abroad in all ages. Why then give a date to this story I have to tell? Let it suffice to say, that at the period of which I speak, there existed, in the interior of Hungary, a settled although hidden belief in the doctrines of the Metempsychosis. Of the doctrines themselves – that is, of their falsity, or of their probability – I say nothing. I assert, however, that much of our incredulity – as La Bruyère says of all our unhappiness – “vient de ne pouvoir être seuls.”

      But there are some points in the Hungarian superstition (но есть некоторые моменты: «пункты» в венгерских верованиях) which were fast verging to absurdity (которые непосредственно: «прочно» граничили с абсурдностью; fast – быстро; прочно; verge – край, грань; to verge – граничить). They – the Hungarians – differed very essentially from their Eastern authorities (они, венгры, отличались весьма существенно от своих восточных властителей). For example, “The soul,” said the former (например, душа, – говорили эти первые) – I give the words of an acute and intelligent Parisian (я передаю слова одного проницательного и умного парижанина) – “ne demeure qu’une seule fois dans un corps sensible: au reste – un cheval, un chien, un homme même, n’est que la ressemblance peu tangible de ces animaux («живет лишь один раз в чувствующем теле, в остальном же – лошадь, собака, даже человек – суть лишь мало осязаемое подобие этих животных» – фр.).”