Волчий паспорт. Евгений Евтушенко
Читать онлайн книгу.
Тарасов обвел глазами всех и спросил:
– Ну как – будет писать?
– Будет! – хором ответили все.
Чья-то рука хлопнула меня по плечу:
– Будет!
– Я тоже так думаю, – сказал Тарасов улыбаясь.
До сих пор я удивляюсь, как эти люди могли угадать во мне поэта. Видимо, им помогло то, что они не занимались собственно литературой и их головы не были захламлены всякого рода предвзятостями.
Все разошлись по своим столам.
Мы остались одни с Тарасовым.
Он взял мое стихотворение «Два спорта».
– Это самое плохое. Но оно для нас…
И написал на нем магическое, столь долгожданное мной: «В набор». И оно уплыло куда-то.
– Не думайте, что другие стихи очень хорошие. Но в них есть строчки – крепкие строчки.
Я глубокомысленно сделал вид, что понимаю выражение «крепкие строчки».
– Кого вы любите из поэтов? – быстро спросил Тарасов.
Я выдавил:
– Маяковского…
– Хорошо, но мало… Пастернака знаете?
– Знаю.
– Врете! А если и знаете, то знаете…
И он стал на память читать мне строки Пастернака, действительно неизвестные мне.
– Николай Александрович, опять вы Пастернака читаете! – шутливо пригрозила ему машинистка, иронически показывая на дверь, где крупно было написано «Редактор».
– Слава богу, мы все-таки в спортивной редакции, – усмехнулся Тарасов.
Он склонился со мной над тетрадкой и стал объяснять мне, что хорошо и что плохо. Особенно он не выносил вялости, водянистости. Все экспериментальное, находящееся иногда даже на грани безвкусицы, хвалил.
Потом спросил меня:
– Вы куда-нибудь торопитесь? Я хочу познакомить вас с одним моим другом, физиком.
Тарасов позвонил куда-то. Через некоторое время в редакцию пришел бледный человек тоже лет тридцати, с огромным лбом, судорожными движениями. Под мышкой он держал шахматную доску.
– Это мой друг – физик Володя Барлас, – сказал Тарасов. – А это поэт Евгений Евтушенко…
Тарасов был первым человеком, который назвал меня поэтом.
– Поэт? – недоверчиво поднял брови Барлас. – Это, знаете ли, многое… – И недоверчиво хмыкнул.
Мне он сначала почему-то показался ненормальным.
Мы вышли втроем из редакции в шумящую молодой июньской листвой Москву 1949 года.
– Поэт, – задумчиво повторил Барлас. – Ну а что же вы хотите сказать миру?
– Он хочет сказать миру, что он поэт. Это уже кое-что для начала, – защищал меня Тарасов.
Он волновался.
Видимо, этот странный человек с шахматной доской под мышкой и с огромным марсианским лбом многое означал для него. И видимо, для Тарасова уже кое-что означал и я.
Продолжая идти, я стал читать стихи: одно, второе, третье.
– Ну вот что, – наконец сказал Барлас, пронзительно глядя на меня, – конечно, вы талантливы… У вас есть напор, есть какой-то звон и гуденье в строчках… Но я пока не вижу за вашей душой ничего, кроме желания