и они встречаются через год, в январе,

      пятнадцатого числа.

      и одна стала злее и обросла,

      а другая одета женой магната или посла.

      и одна вроде весела,

      а другая сама не своя от страха,

      словно та в кармане чёрную метку ей принесла.

      и одна убирает солонки-вазочки со стола,

      и в её глазах, от которых другая плавилась и плыла,

      в них, в которых была всё патока да смола, —

      в них теперь нехорошая сталь и мгла.

      и она, как была, нагла. как была, смугла.

      «как же ты ушла от меня тогда.

      как же ты смогла».

      и другая глядит на неё, и через секунду как мел бела.

      и она ещё меньше, ещё фарфоровей, чем была.

      и в её глазах, от которых одежда делается мала,

      и запотевают стёкла и зеркала —

      в них теперь зола.

      «ты не знаешь, не знаешь, как я тебя звала,

      шевелила губами, ржавыми от бухла,

      месяц не улыбалась,

      четыре месяца не спала.

      мы сожгли друг друга дотла,

      почему ты зла?

      разве я тебя предала?

      я тебя спасла».

      у них слишком те же губы, ладони, волосы,

      слишком памятные тела,

      те, что распороли, разъяли, вырвали из тепла,

      рассадили на адовы вертела.

      и одна сломалась,

      другая была смела

      каждая вернулась домой в тот вечер

      и кожу,

      кожу

      с себя сняла.

      у одной вместо взгляда два автоматных дула,

      она заказывает два рома,

      закусывает удила.

      – ну, чего ты молчишь.

      рассказывай, как дела.

      высоко, высоко сиди,

      далеко гляди,

      лги