Без начала и конца. Сергей Попадюк
Читать онлайн книгу.
Нет, все-таки самое интересное никак сюда не помещается. Ну, например, эти дни, когда просыпаешься поздно и долго валяешься в постели, тупо наблюдая, как за спущенными шторами зимнее солнце движется к зениту, прислушиваясь к тишине пустой квартиры и соседских пустых квартир; поднимаешься, неохотно чистишь зубы, варишь кофе; потом входишь в комнату, где нагретый со вчерашнего дня воздух ласкает лицо запахом трубочного табака (уже месяц, как я перешел на трубку: мне нестерпима стала мысль, что я глотаю дым от горящей бумаги); с тоскливым отвращением смотришь на письменный стол, где за последний месяц ничего не изменилось в наведенном «рабочем беспорядке», садишься в кресло у окна и до одурения зачитываешься Фолкнером; на полчаса присаживаешься все-таки к столу, для очистки совести копаешься в картотеке и тетрадях с выписками; к вечеру чувствуешь себя совершенно разбитым, притворяешься беспечным, а потом долго не можешь заснуть, мучимый страхом и совестью, и стараешься утешить себя привычным обещанием, что завтра все будет иначе: завтра, мол, кончаю подготовку, а послезавтра приступаю… И так – день за днем.
Волнуешься, – а в глубине покорный:
Не выгорит – и пусть.
На дне твоей души, безрадостной и черной,
Безверие и грусть.
Но сегодня-то, слава богу, это кончилось. Настало наконец время, когда тянуть дольше сделалось невозможно, вернее – нечем. Когда вся подготовительная работа, хоть и черепашьими темпами, как-то сама собой пришла к концу и не оставалось уже ничего другого, как садиться к столу, положив перед собой чистые листы бумаги.
А вообще говоря, ничего страшного. Все было прекрасно, покуда я смотрел на все это со стороны, смотрел широко – на фон, а самый предмет улавливал только краем зрения. Плохо стало потом, когда я втянулся, дал себя втянуть, и стал пристально вглядываться в предмет, совершенно забыв, что он – не главное.
– Чрезмерная глубина лишь путает и затуманивает мысль. Слишком сосредоточенный, настойчивый взгляд может и Венеру согнать с небес.
Произошло то же, что происходило когда-то на занятиях живописью и рисунком: от усталости вдруг утрачивалось ощущение общего, и глаз начинал упираться в подробности, вязнуть и путаться в них; с кисти шла грязь, вещь непоправимо «замучивалась». В таких случаях выход был один: нарочито резким, грубым штрихом прорвать оболочку кажущейся завершенности, разрушить оцепенение, заставить кисть или карандаш быстро перескочить из одного угла рисунка в другой, а потом опять бегло пройти эту дистанцию, – и тогда, как по волшебству, вылезали все ошибки, усталость испарялась, и начиналась лихорадочная, расчетливая, вдохновенная работа.
Все дело было в том, чтобы заставить себя, не упуская из вида восковых яблок или гипсовой головы, занимающих у меня весь лист, увидеть оштукатуренную стену за ними, угол комнаты, полуоткрытую дверь… И тогда наступало озарение. Это была отличная школа (ср. махавипашьяна в буддизме).
Эта