Основы гуманной педагогики. Книга 2. Как любить детей. Шалва Амонашвили
Читать онлайн книгу.
ведут нас к выводу о том, что естественный и истинный процесс воспитание протекает тогда, когда и воспитатель не думает, что воспитывает, и воспитанник не чувствует, что его воспитывают, но этот процесс всё же свершается.
Во всяком случае, моя бабушка, точно знаю, совсем не думала о каком-либо воспитании, когда по вечерам, перед сном, усаживалась у моей кровати и начинала читать молитву. Я смеялся и говорил: «Бабушка, а где Бог? Нет Бога!» А она отвечала мне без возмущения: «Не говори так, сынок, Бог есть!», и продолжала нашёптывать молитву. А молитва была такая, что я её помню до сих пор и порой сам нашёптываю её своим внукам.
Ляжешь и заснёшь,
Перекрестишься.
Девять икон с девятью ангелами
Справа от тебя упокоятся.
Благословляют тебя
Крест и Распятый на Кресте.
Пусть Святой Георгий
Сразит сатану и искусителя.
Кто или что тебя напугало:
Прохожий,
Собачий лай,
Вой волка
Иль искуситель?
Пусть гнев Святого Георгия
Обрушится на них всех.
Не бойся, сердце,
Вернись в своё гнездо.
Бог мой Всемогущий,
Храни моего внука
Под своим покровом,
Дай ему сон и спокойствие,
Господи!
Бабушка оберегала меня от злых сил, трижды повторяя молитву.
Были ли молитвы бабушки явлениями в моей жизни?
Конечно, были, они такими и остались до сих пор.
В чём я улавливаю смысл фокусирования явлений в моей жизни?
Может быть, в том, что бабушка любила меня, а мне нравился её шёпот перед сном?
Этот жизненный фокус был неведом нам обоим.
А потом, спустя десятилетия, в нём слились, как мне представляется, и другие явления, что незаметно для меня приближало мою душу к вере. Но эта была не та вера, которую якобы привили мне в раннем детстве при крещении, а вера сознательная, та вера, которая есть часть Культуры. Только не спрашивайте, пожалуйста, меня, когда именно я осознал в себе веру, ибо мне теперь кажется, что она была во мне всегда.
Объяснил ли я этим рассказом что-либо в связи с воспитанием Культуры?
В военный госпиталь приехал ансамбль песни и пляски сельской школы, чтобы подбодрить раненых.
«Ааа-са… оо-па…» – кричал бодро самый маленький танцор. И так как не все раненые могли встать и выйти в коридор, где проходил концерт, мальчик в папахе вбежал в палату, кружась и размахивая кинжалом. И, воткнув кинжал в пол, сорвав с головы папаху, бросился на колени перед недвижно лежавшим солдатом. Потом встал и низко ему поклонился. Тот посмотрел на мальчика заворожено, пальцем подозвал к себе. В глазах у него были слёзы. Он взял руку мальчика и вложил в неё кусок сахара.
«Спасибо!» – прошептал он.
Крупные слёзы медленно пробирались по его щекам.
Думал ли тогда тяжелораненый солдат о воспитании мальчика?
Вряд ли.
Шли десятилетия. Мальчик стал взрослым. Но постоянно