В вечерних сумерках я могла бы не узнать Далласа, опиравшегося на скамейку возле здания Коупленда, если б не огонек сигареты и струйка табачного дыма с вишнево-апельсиновым ароматом.

      – «Не смоли сигаретой»? – спросила я, остановившись перед ним.

      Вместо ответа он вынул сигарету изо рта, вздохнул и вставил ее в мои губы.

      Пропусти привычный поворот

      И сверни на мою подъездную аллею.

      Не знаю, смогу ли когда-нибудь забыть взгляд острейшей боли и затуманенные ею глаза Йена, когда я сообщила, что, по-моему, нам надо отдохнуть друг от друга.

      Мне пришлось смириться с этим фактом. Как бы сильно я ни страдала, Йен страдал не меньше.

      И все же у меня возникло реально жуткое ощущение, будто я реально сошла с ума.

      – Почему? – только и сказал он. – Почему…

      Я не могла сказать ему правду. В любом случае.

      В ней я не признавалась даже себе.

      Однако могла думать только об этом. Целыми днями.

      – Ты тут ни при чем, – в итоге ответила я, – дело во мне. Мне нужно какое-то время побыть в одиночестве.

      Существует ли более мерзкое клише?

      Йен развернулся и ушел, не сказав больше ни слова.

      Я заслуживаю всего, что бы он сейчас ни думал обо мне. Какие бы чувства ни испытывал.

      И все-таки меня переполняет какое-то безумное ощущение.

      И я могу думать только о Далласе.