Сыпятся с неба глыбы.

      Кожа хрупка, как лед.

      Волосы встали дыбом.

      Кто-то во тьме бредет.

      Лают собаки, воют.

      Ночь холодна, темна.

      Звезды ковром укроют

      Страшные времена.

      Это все глупость, право.

      Щуря затекший глаз,

      Годы спустя, одичало

      Вечность глядит на нас.

      Бьют сапоги под ритм.

      Их не сломать стези.

      Втаптывают сердито

      В грязь у дорог – стихи,

      В мутные лужи – слово,

      В мусор оврагов – глас,

      И только тьма одиноко

      С неба глядит на нас.

      Фонари – отпечатки Луны.

      Эту схожесть давно заприметил.

      Оттого, видно, ярко так светят

      Из обжитой своей конуры.

      Их в деревне нашей так много,

      Что иные из них не видны нам.

      Ибо вылезут из тишины

      И во тьме стоят одиноко.

      А Луна в неба черный гудрон

      Обмакнет кисть цветком ванили.

      Как же в древности люди жили

      Без столба с фонарем под окном?

      He свистят надо мною ни пули, ни птицы.

      Я сижу не в окопе, а над белым листом.

      Не успеет в лесу ко мне Савва явиться —

      Раздеру себя сам. Да и дело с концом.

      В моем городе снег круглый год – с Первомаем!

      Он ложится на землю, как заспанный пес.

      Я иду в ночь, к фонарным столбам прилипая,

      И несу тебе то, что когда-то унес.

      Я верну тебе то, что случайно отнято.

      Я верну тебе то, что забыла ты вскользь.

      Я такой же, как раньше: нечайно помятый

      И гляжу, будто пьяный: с улыбкой и вкось.

      Холод мая умаял. Завывал ночью ветер.

      Пара острых движений фитилька и клинка:

      Задыхаются птицы, у ручья что-то бредя,

      И не дрогнет моя, как и прежде, рука.

      Это было давно. Капли с крана да эхо.

      Это все, что останется нынче со мной:

      Пара ломаных строк до скончания века,

      Карандаш и блокнот, бездна и перегной.

      Гнутся