Где кончается поселок – начинается гора

      Мимо кладбища проселок,

      черносливы у двора…

      Бродят куры по иссохшей

      в порах-трещинах земле;

      спит ковыль в степи оглохшей

      в знойной и косматой мгле.

      Во дворах стирают, варят,

      с крыш змеится виноград…

      Осень по местам расставит,

      кто был прав, кто виноват.

      Осень выметет приезжих,

      словно с пляжей чешую

      И окажется прилежней

      отпускных «люблю-люблю» —

      – трезвость будней,

      дух полыни,

      дым, летящий в вечера.

      Сверху вниз с лицом пустыни глянет черная гора…

      Октябрьский воздух свеж и волен —

      несет дымком, и первым льдом резные

      ветви колоколен застыли в лужах. Холодком

      сияет просинь горней выси, и на душе спокойно так,

      как будто кто-то, сдув все мысли,

      с небес нам подал тихий знак – молчать

      и слушать эту осень,

      запомнить золото листвы,

      забыть все то, о чем мы просим,

      в чем мы не правы иль правы…

      И ощутить себя младенцем средь облетающих берез,

      и не умом понять, а сердцем,

      что свят и сумрак, и мороз, уже стоящий на пороге,

      И снежный сон всея земли…

      Все наши страсти и тревоги – лишь ворох листьев при дороге,

      где из полей – седы и строги

      уходят в небо корабли.

      Прошедшая гроза,

      сквозные поезда,

      распахнутые настежь перегоны…

      в цикадах и тоске,

      как жилка на виске,

      пульсируют чумазые вагоны.

      От края на песке

      бьет море в унисон,

      подходит к снам купе,

      к бегущим вдаль сортирам;

      почти на волоске от слез

      над черным миром

      Чуть пробует две ноты саксофон…