В мясе большой воды не утаить прожилки,

      Кто это тонет – ты ли, немой Господь?

      Рыбы идут на дно – розовые опилки,

      В черных кругах превозмогая плоть.

      Топотом черных волн вдоль новгородских сказок,

      Хвойных проказ, вылинявших лампад,

      Господи! – ты красив. Пасынок и припасок

      Запечатлел тебя. Воинство, водопад,

      Синий, на букву «в», вышедший на разлуку

      С мерой цветов – да в подпол иной воды,

      Господи! – разреши музыку или муку,

      Милый мой! – разреши сбыться такому звуку,

      Чтобы и Китеж твой помнил мои следы.

      Тает белая ткань, не сказать трава, —

      Это детство в моей руке.

      Это я, переехавший со двора

      В самом белом грузовике.

      Переезд под самый Страстной Пяток.

      Письма брошены под кровать.

      Белый грузчик заплакал, и стол промок.

      Новый дом умеет летать.

      И в его окно голубой рукой

      Снеговая стучит пыльца —

      Русской вербой, одиннадцатой строкой

      Воскрешающего столбца.

      Истончается черное кружево,

      Извлекается ввысь по игле,

      И пластинка, как будто простужена,

      Все хрипит у меня на столе.

      Вот и ангелы, будто простывшие,

      Рот откроют – а слышится скрип, —

      Не понявшие и не простившие

      В водах памяти каменных рыб.

      Будто сами разлуку не помните:

      Воду ткать, стало быть, ремесло.

      Распускается песня по комнате,

      Отделяется тенью в стекло.

      Помни,