Через пару недель директор затеял генеральную уборку территории. Мистер Гарленд был зациклен на чистоте и опрятности. Его раздражала каждая пылинка на мебели, соринка на полу, не говоря уже о кляксах в тетрадках, а приютский сад вообще являл собой предмет круглогодичных забот и огорчений. Зимой мистер Гарленд боролся со снегом, весной – с талой водой, а осенью директора изводила опавшая листва, противоречащая его представлениям о порядке. Пока он стоял на крыльце, мальчишки, казалось, отбывали тягостную повинность: передвигались, словно на ходулях, говорили еле слышно и то и дело тревожно оглядывались на своего сурового патрона, чьи леденящие кровь замечания не давали насладиться праздником золотой осени. Но на этот раз им повезло: день выдался ясный и холодный. Дул резкий западный ветер, мистер Гарленд быстро озяб, удалился к себе в кабинет и велел слуге принести бокал горячего портвейна и немного жареной телятины.

      – Не хотим мы убираться, мы хотим на шпагах драться! – воскликнул Мартин Тилни, и они с Питером Элком принялись фехтовать вениками.

      Джеймс Варлоу залез на дерево, издав воинственный клич, спрыгнул оттуда в кучу жёлтых листьев, а Реджинальд Беркли собрал их в охапку, подбросил вверх и заорал во все горло: «Салют!». Мальчишки веселились бурно, жадно, как будто бы впрок – играли в прятки, бегали наперегонки, – и им не было никакого дела до элегантного кабриолета, доставившего в Фицстивен-холл молодую нарядную леди и пожилого джентльмена в пепельно-сером рединготе. Директор встретил их радушно, пригласил мистера Чепела пройти в библиотеку, где они довольно долго беседовали тет-а-тет, между тем как миссис Гарленд угощала его супругу какао, сравнивала её туалет со своим и делала неутешительные выводы. Завышенный корсет и сшитое по последней моде платье с неимоверно широкими рукавами производили впечатление очаровательной беззащитности, которое усиливалось посредством изысканного и, судя по всему, ужасно дорогого белоснежного шарфика, обвивающего тонкую шею миссис Чепел, и директор