Время, душу не мучай уныньем,

      чёрный бархат судьба не готовь…

      Не спешите за мной, вороные,

      под мелодию стёртых подков.

      Я тебе посоветую, «ванька»:

      «Не дежурь у калитки моей,

      не потворствуй желаньям «хозяйки»,

      отпусти на свободу коней.

      До поры…

      ржаньем их монотонным

      в жизнь мою не вселяй непокой,

      пусть пока что под синью бездонной

      станет другом им ветер степной.

      Мне прости, Боже, мысли смурные,

      час наступит, я встречусь с тобой,

      тёмным силам досрочно…

      прошу я:

      «Не позволь оборвать путь земной».

      Не спешите за мной, вороные,

      ты, возница, забудь обо мне…

      у меня нынче планы иные,

      отпусти на свободу коней.

      Ждут их спелые сочные травы,

      отпусти…

      не волнуйся за них,

      хлыст в реке утопи утром ранним

      и свободный в корчму загляни.

      Там медовая брага в кувшинах,

      выпьешь кружку и сердцу легко,

      там не меряют время аршином

      и хозяюшка кровь с молоком.

      Там цыганка в мареновом платье

      вечерами поёт «Ручеёк»

      и тому, кто ей больше заплатит,

      ожерелье своё отдаёт.

      Что огонь…

      её пляска шальная.

      «Здесь остаться хочу насовсем»

      — на дубовом столе засыпая,

      скажешь ты, чтобы слышали все.

      Вы гуляйте пока, вороные,

      утонула свистящая плеть.

      Не спешите за мной, вороные,

      дел полно у меня на земле.

      Крещённой войною и жизнью не райской,

      тебе… скромный стих мой в обложке весны,

      любимой, единственной, самой прекрасной,

      пропахшей ветрами и полем ржаным.

      Из дикой разрухи страну поднимая,

      в час ранний, оставив нас дома троих,

      ты, годы лихие в душе проклиная,

      в колхозе работала за трудодни.

      Ах, как ты умела шутить и смеяться!

      Как ласковый взгляд твой умел укорять…

      Как были нежны в мелких трещинках пальцы,

      будившие утром морозным меня.

      Не помню