Конечно грацией уже я не богиня

      и красота… увы… уже не та…

      но несмотря на полновесные причины

      претензий не имею я к годам.

      Меняет время всё. Я тоже изменяюсь:

      седая прядь меня не тяготит…

      от стрессов безрассудных сердце отдыхает

      и в мыслях…

      я безгрешная почти.

      Кортеж из поцелуев первых и не первых

      не доставляет треволнений мне,

      в архиве стопкой пожелтевшие конверты,

      отпущен чёлн несбывшихся надежд.

      Мне некуда спешить… дым осени мне сладок;

      лебяжьим стадом облака плывут…

      окидываю высь я безмятежным взглядом

      и радуюсь тому… что я живу.

      Давно живу, но до сих пор я перед хамами робею,

      роняет внучка мне в укор: «Ты защищаться не умеешь.

      Пожёстче надо быть в словах. Послать не бойся — это модно».

      Возможно, что она права… кто нынче ценит благородность…

      Я помню крёстный мне привёз из отпуска

      в подарок мячик,

      а через час… в резину гвоздь воткнул, смеясь, соседский

      мальчик.

      Комок обиды проглотив, прокол я пальцем придавила,

      пыталась жизнь мячу спасти, но ничего не получилось.

      В минуты горькие казалось, что с ним мы вместе умираем.

      Обняв его, я допоздна скрывалась ото всех в сарае.

      Сидела пальчики сцепив, бегущих слёз не вытирала,

      клялась \под всхлипы\ отомстить; мне так подарок было

      жалко.

      В беседе мысленной с собой я ненавидела мальчишку…

      Месть затаив, пришла домой с лицом чумазым

      и поникшим.

      Отец, чинивший сапоги, увидя взгляд зазлобы полный,

      на лавку рядом посадил, пригладив спутанную чёлку,

      сказал: «Обидчика прости. Сложнее в жизни

      ждут сюжеты,

      но даже зла сполна вкусив, останься, дочка, ЧЕЛОВЕКОМ».

      Ну… экий вы, право, стеснительный. Входите. Не стойте в двери.

      Закончен сезон отопительный, позвольте, её затворить.

      Ещё… сырость в комнату просится. Прощается плачем весна.