– Центр! – восхитился Пашка, любуясь моей распухшей челюстью.

      – Ну и ученички. То один, то другой. О кулак споткнулся? – пожал руку Чебышев.

      – Было дело, – не стал вдаваться в подробности.

      – Мужики, это дело надо обмыть! – с облегчением, что повод найден, предложил Заев.

      Ведь известно, что без повода получается банальная пьянка.

      – Всенепременнейше! – поразил нас мудрёным словцом Алексей Григорьевич. От уважения мы даже стали величать его по имени-отчеству. Недолго, конечно.

      Более опытные друзья потащили меня похмеляться в спиртовую кладовую. Потоптавшись и настроившись на нужную волну, Чебышев распахнул дверь.

      – Тамарочка, с прошедшим тебя, лапочка. Скучаешь?

      Пашка подмигнул мне.

      Кладовщица недобро уставилась на нас.

      Не обращая на это внимания, Чебышев сел на соседний стул, мы с Заевым остались стоять.

      – Как праздники провела? – гнул свою линию Алексей Григорьевич.

      – Чего надо? – рявкнула кладовщица, прикидываясь непонятливой.

      – Ничего, Тамарочка, ничего. Пришли тебя поздравить, – не сдавался Чебышев, протягивая шоколадку.

      Женское сердце отмякло, взгляд повеселел.

      – Дай-ка, думаю, проведаем, как она там? – искусно разыгрывая умиление, сюсюкал наш гуру.

      Умиротворенная кладовщица довольно колыхнула мощным бюстом.

      – А ты, Тамарочка, у нас цветёшь, – будто случайно, учитель глянул на сейф. Его бородавка плотоядно облизнулась.

      – Скажешь тоже! – кокетливо поёрзала тяжёлым задом, насилуя стул.

      – Э-э-эх! Жалко я женатый! – перешёл к последнему этапу сэнсэй и, пощелоктив губами, чмокнул её в щеку.

      – Брейся тщательнее! – зашлась смехом кладовщица, отталкивая его.

      – Молодец! Грамотно охмуряет, – шепнул мне Пашка.

      – Тамарочка, смотри, парень на ладан дышит, – показал на меня Чебышев.

      – Надо помочь.

      – Бедненький, где это вас так?

      – Бандитский пуль! – скромно потупился я.

      Тяжело вздохнув, кладовщица с трудом отлепилась от стула и, гремя связкой ключей, направилась к сейфу.

      Чебышев алчно потел руки за её спиной, Заев, затаив дыхание, с вожделением глядел, как заполняется двухсотграммовая баночка.

      – Тамарочка! Любовь ты наша, – пустил слюни умиления Чебышев, доставая из безразмерного кармана пол-литровую стеклянную банку.

      Брови кладовщицы удивленно поползли вверх.

      – Нет, нет, – замахал он рукой, – налей бээфчику для работы.

      Всё время, пока поднимались на четвёртый этаж, Лёша отплевывался.

      – Умывается она или нет, вся рожа лоснится.

      Пашка безрезультатно давил в себе приступы смеха.

      – Как ты через её грудищи-то дотянулся? – перестал бо-

      роться с приступами. – Александру Матросову легче было своей грудью дзот закрыть, чем тебе её бюст. Могло бы насмерть защемить.

      На четвёртом этаже из своей кладовой выглянула усохшая от злости Митрофаниха.

      – Вот