Я видел, за тобой шел юноша, похожий

      на многих; знал я все: походку, трубку, смех.

      Да и таких, как ты, немало ведь, – и что же,

         люблю по-разному их всех.

      Вы проходили там, где дружественно-рьяно

      играли мы, кружась под зимней синевой.

      Отрадная игра! Широкая поляна;

         пестрят рубашки; мяч живой

      то мечется в ногах, как молния кривая,

      то – выстрела звучней – взвивается, и вот

      подпрыгиваю я, с размаху прерывая

         его стремительный полет.

      Увидя мой удар, уверенно-умелый,

      спросила ты, следя вращающийся мяч:

      знаком ли он тебе – вон тот, в фуфайке белой,

         худой, лохматый, как скрипач.

      Твой спутник отвечал, что, кажется, я родом

      из дикой той страны, где каплет кровь на снег,

      и, трубку пососав, заметил мимоходом,

         что я – приятный человек.

      И дальше вы пошли. Туманясь, удалился

      твой голос солнечный. Я видел, как твой друг

      последовал, дымя, потом остановился

         и трубкой стукнул о каблук.

      А там все прыгал мяч, и ведать не могли вы,

      что вот один из тех беспечных игроков

      в молчанье, по ночам, творит, неторопливый,

         созвучья для иных веков.

      Все, что я видел, но забыл,

      ты, сказка гулкая, напомни;

      да: робким рыцарем я был,

      и пряжка резала плечо мне.

      Да. Злая встреча у ручья

      в тот вечер шелково-зеленый,

      кольчуги вражьей чешуя

      и конь под траурной попоной.

      Будь со мной прозрачнее и проще:

      у меня осталась ты одна.

      Дом сожжен и вырублены рощи,

      Где моя туманилась весна,

      где березы грезили и дятел

      по стволу постукивал… В бою

      безысходном друга я утратил,

      а потом и родину мою.

      И во сне я с призраками реял,

      наяву с блудницами блуждал;

      и в горах я вымыслы развеял,

      и в морях я песни растерял.

      А теперь о прошлом суждено мне

      тосковать у твоего огня.

      Будь нежней, будь искреннее. Помни,

      Ты одна осталась у меня.

      Ночь. И с тонким чешуйчатым шумом

      зацветающие угольки

      расправляют в камине угрюмом

      огневые свои лепестки.

      И гляжу