Столбов однообразных придорожных

      фарфоровые бубенцы и шесть

      гудящих струн.

                              Скользит за вестью весть —

      шум голосов бесчисленных, тревожных

      и жалобных, скользит из края в край.

      И ты – на бледной полосе дороги,

      ты, странник загорелый, босоногий,

      замедли шаг и с ветром замирай,

      внимая проплывающему пенью.

      Гудит, гудит уныние равнин,

      и каждый столб ложится длинной тенью,

         и путь далек, и ты один…

      Когда, мечтательно склонившись у дверей,

      ночь придает очарованье

      печалям жизненным, я чувствую острей

      свое ненужное призванье.

      Ненужное тебе, рабыня губ моих,

      и от тебя его я скрою,

      и скрою от друзей, нечистых и пустых,

      полузавистливых порою.

      Деревья вешние в мерцающих венцах,

      улыбка нищего, тень дыма,

      тень думы – вижу все; в природе и в сердцах

      мне ясно то, что вам незримо.

      От счастья плачет ночь, и вся земля в цвету…

      Благоговею, вспоминаю,

      творю – и этот свет на вашу слепоту

      я никогда не променяю!

      В неволе я, в неволе я, в неволе!

      На пыльном подоконнике моем

      следы локтей. Передо мною дом

      туманится. От несравненной боли

      я изнемог… Над крышей, на спине

      готического голого уродца,

      как белый голубь, дремлет месяц… Мне

      так грустно, мне так грустно… С кем бороться —

      не знаю, Боже. И кому помочь —

      не знаю тоже… Льется, льется ночь

      (о, как ты, ласковая, одинока!);

      два голоса несутся издалёка;

      туман луны стекает по стенам;

      влюбленных двое обнялись в тумане…

      Да, о таких рассказывают нам

      шарманки выцветших воспоминаний

      и шелестящие сердца старинных книг.

      Влюбленные. В мой переулок узкий

      они вошли. Мне кажется на миг,

      что тихо говорят они по-русски.

      И на берег весенний пришли мы назад

      сквозь туман исступленных растений.

      По сырому песку перед нами скользят

      наши узкие черные тени.

      Ты о прошлом твердишь, о разбитой волне,

      а над морем, над золотоглазым,

      кипарисы на склонах струятся к луне,

      и внимаю я райским рассказам.

      Отражаясь в воде, колокольчики звезд

      непонятно звенят, а над морем

      повисает горящий, змеящийся мост,

      и как дети о прошлом мы спорим.

      Вспоминаем порывы разбрызганных дней.

      Это больно, и это не нужно…

      Мы идем, и следы наших голых ступней

      наполняются влагой жемчужной.