Оскомина. Леонид Бежин
Читать онлайн книгу.
самим собой, попросту… ненавидит. Это можно расценивать как его недостаток или даже, если угодно, порок, но это так. Зато подобная откровенность с самим собой позволила ему сделать себе уступку хотя бы в том, чтобы ни при каких условиях не признаваться, что все недобрые чувства к Свечину вызваны сознанием его явного превосходства.
Вот она, главная слабость Михаила Николаевича, его ахиллесова пята. Свечин во всем его превосходит, и прежде всего превосходит даже не в том, что делает, а в том, чего он никогда не стал бы делать.
Он не стал бы устраивать над ним судилища, если б знал, что Тухачевский отбывает срок в лагере и поэтому не может ему ответить. Он не стал бы травить газами восставших тамбовских крестьян и так жестоко расправляться с кронштадтскими моряками.
Но и в том, что он делал, Свечин тоже его превосходил. Оба были теоретиками, оба не только выступали устно перед слушателями (Свечин к тому же преподавал в академии), но и писали, печатались и, таким образом, обращались и к специалистам, и к широкой аудитории. И получалось так, что Свечин при всей его учености владел неким секретом – секретом толстовской заразительности. Свою аудиторию он увлекал, вел за собой, очаровывал, обольщал.
В конце концов Свечин внушал ей сознание того, что, читая его, она по своим задаткам, может быть, и не преуспеет в военной стратегии, но зато получит шанс пополнить образование, приобрести знания гуманитарных наук, и прежде всего истории, логики, философии. Поэтому публика его жадно читала. Публика рвала из рук книги Свечина, брала на ночь и, зачитавшись, забывала вернуть утром.
Причем не только военные: им интересовались даже дамы. Они азартно листали и перелистывали его книги, что-то отчеркивали ногтем, загибали уголки страниц, оставляли на страницах пятна от пролитого кофе, следы пудры и шоколада, хотя при этом, естественно, ничего не смыслили в стратегии.
Тухачевский же наводил на всех скуку. Ему не просто не хватало блеска, но он излагал факты как штабной писарь. Угадывая упреки, которые ему иногда высказывали, но чаще прятали за сочувствующими улыбками, он отвечал на них: «Мы же не беллетристы. Наука требует сухости и точности. А если кому-то угодны словесные красоты, всякие разлюли-люли и прочее, то пусть усердствуют на литературной ниве, пишут повести и романы, в конце концов, и не лезут в строгую науку».
Дед передавал эти высказывания Свечину, и тот, пожевывая губами, недовольно хмурился, посапывал, отворачивался, рассеянно брал что-нибудь со стола, вертел в руках, подносил к глазам и придирчиво разглядывал, словно штабную карту сквозь лупу. И, убедившись, что взятый предмет никак не соотносится с собственным мнением об услышанном, откладывал его и раздраженно произносил: «Это не белье на веревках, чтобы его сушить. Точность точностью, но излагать надо с блеском».
Тухачевскому этого блеска как раз и не хватало, но на любую критику в свой адрес он отвечал: «Ну, это лишь по мнению профессора. – Он не уточнял, какого именно профессора, но всем было ясно, что, конечно же, Свечина. – Профессор