Наутро город казался опустевшим. Вымершим. Ни звука, ни встречного, ни даже бродячего пса – будто бы даже звери, и те сейчас были на Дороге Царей и глазели на Иль Аммара. Это устраивало Кхаи. На Старый Город опустилась тишина, и только отдаленный стон тамтамов был слышен как слабое, приглушенное расстоянием эхо.

      «Как тяжелую ношу несложно опустить…» – подобно молитве повторял жрец. Последний день. Если все не решится сегодня, завтра войско уже войдет в город, и тогда… лучше не думать, что тогда будет! Самое меньшее, все они в один миг превратятся в изгнанников, когда каждый храм в городе станет домом единого бога.

      Жрец не торопился. Огромный гонг в храме Ата́мы, владыки времени, успеет прозвонить один, а то и два раза, пока Иль Аммар доберется до дворца. Там, если все пойдет, как должно, верховный останется отрезанным от своих людей. Едва войско узурпатора подойдет к городу…

      Кхаи не успел закончить мысль.

      Сперва ему показалось, что это далекий шум прибоя, потом тамтамы пропустили удар и смокли совсем. В наступившей тишине было слышно, что гул толпы перерос в голодный рев, похожий на рык пустынного льва.

      Кобыла всхрапнула, когда жрец ударил ее пятками по бокам, и понеслась вперед. Вязкий, холодный и липкий комок страха зашевелился где-то в низу живота, а сердце колотилось, казалось, в самом основании горла.

      Они встретились на базарной площади, под потемневшими стенами палаты писарей – всадник и группа оборванных голодных беженцев. Мимо Кхаи бежали женщины и дети, спеша укрыться в своих домах. Некоторые мужчины сопровождали их, но гораздо больше было тех, что выламывали палки из купеческих навесов и пытались высадить двери здания, где писцы Царя Царей закрепляли сделки.

      Несколько взглядов обернулось к жрецу, но тот не стал дожидаться, пока налетчики сообразят, кто он. Пришпорив лошадь, он ворвался в лабиринт навесов и палаток, заставляя кобылу петлять между бочками, ящиками и нагромождениями корзин.

      Над площадью прозвенели несколько криков «Аза́м!» – Единый – но вскоре потонули в гневном вое, требующем денег, зерна и хлеба.

      – Где вы прячете еду? – кричал один.

      – Хлеб! – ревел другой. – Ищите хлеб и мясо!

      Десятки голосов подхватили его призыв: сложно думать о богах, когда владыка голод требует поклонения каждый день.

      Оказавшись в небольшом закутке между сложенными штабелями тюками ткани, Кхаи остановился. Что бы ни случилось на Дороге Царей, прорываться туда теперь было сродни самоубийству. Кобыла Сатры тяжело дышала, роняя на мостовую хлопья пены – оставлять ее при себе было бы еще большей глупостью.

      Жрец уже слышал треск ткани и стук перевернутых корзин – наверное, толпа добралась и до самого базара. Хлопнув лошадь по крупу, он начал сдирать с себя неподатливые кольца и браслеты. Мало быть пешим, когда все в тебе выдает жреца… Кхаи задохнулся от ужаса: любой узнает его по бритой голове и татуировке