Здесь все то же, то же, что и прежде,

      Здесь напрасным кажется мечтать.

      В доме у дороги непроезжей

      Надо рано ставни запирать.

      Тихий дом мой пуст и неприветлив,

      Он на лес глядит одним окном,

      В нем кого-то вынули из петли

      И бранили мертвого потом.

      Был он грустен или тайно-весел,

      Только смерть – большое торжество.

      На истертом красном плюше кресел

      Изредка мелькает тень его.

      И часы с кукушкой ночи рады,

      Все слышней их четкий разговор.

      В щелочку смотрю я: конокрады

      Зажигают под холмом костер.

      И, пророча близкое ненастье,

      Низко, низко стелется дымок.

      Мне не страшно. Я ношу на счастье

      Темно-синий шелковый шнурок.

      Где-то кошки жалобно мяукают,

      Звук шагов я издали ловлю…

      Хорошо твои слова баюкают:

      Третий месяц я от них не сплю.

      Ты опять, опять со мной, бессонница!

      Неподвижный лик твой узнаю.

      Что, красавица, что, беззаконница,

      Разве плохо я тебе пою?

      Окна тканью белою завешены,

      Полумрак струится голубой…

      Или дальней вестью мы утешены?

      Отчего мне так легко с тобой?

      Углем наметил на левом боку

      Место, куда стрелять,

      Чтоб выпустить птицу – мою тоску

      В пустынную ночь опять.

      Милый! не дрогнет твоя рука,

      И мне недолго терпеть.

      Вылетит птица – моя тоска,

      Сядет на ветку и станет петь.

      Чтоб тот, кто спокоен в своем дому,

      Раскрывши окно, сказал:

      «Голос знакомый, а слов не пойму», —

      И опустил глаза.

      Помолись о нищей, о потерянной,

      О моей живой душе,

      Ты, в своих путях всегда уверенный,

      Свет узревший в шалаше.

      И тебе, печально-благодарная,

      Я за это расскажу потом,

      Как меня томила ночь угарная,

      Как дышало утро льдом.

      В этой жизни я немного видела,

      Только пела и ждала.

      Знаю: брата я не ненавидела

      И сестры не предала.

      Отчего же Бог меня наказывал

      Каждый день и каждый час?

      Или это ангел мне указывал

      Свет, невидимый для нас?

      Вижу выцветший флаг над таможней

      И над городом желтую муть.

      Вот уж сердце мое осторожней

      Замирает, и больно вздохнуть.

      Стать бы снова приморской девчонкой,

      Туфли на босу ногу надеть,

      И закладывать косы коронкой,

      И взволнованным голосом петь.

      Все глядеть бы на смуглые главы

      Херсонесского